Пчела-плотник. Виктор Улин
единственную и остановиться, жить спокойной и счастливой жизнью. Но счастье всякий раз оказывалось эфемерным, а покой редко длился дольше 3-5 встреч, и в итоге он невольно превратился в собирателя.
Коллекционера женских тел.
Хотя на самом деле при каждом разочаровании Андрианов страдал так, будто от него отрезали кусочек жизни. Да и женщины из позднейших пассий сами были собирательницами, и не он накалывал их на свою булавку, а они – его на свои.
Но со стороны все выглядело не так.
Еще в Ленинграде, в студенческие времена конца 70-х, один развращенный до кончиков усов Юрин сокурсник – своего рода реинкарнация поручика Ржевского, какие находились всегда и везде – рассказывал такие вещи, что даже сейчас в них стоило усомниться. Утверждал, будто на гнилом Западе выпускаются коллекционные альбомы типа кляссеров для почтовых марок, только большого формата и с карманами вместо узких полосок. Из прочного пластика, с герметичными клапанами. Именно герметичными, поскольку альбомы предназначались для коллекции женских трусиков – не магазинных образцов, а снятых с тела и предполагающих сохранение запаха. Юра не сильно верил россказням похотливого приятеля, но снимать трусики хотелось и ему.
До альбомов, конечно, он не дошел. Но, имея ненужно крепкую память, всю жизнь хранил имена всех женщин и все подробности, их касающиеся.
И однажды, уже на излете мужской карьеры, хоть еще и не упав на дно последних лет, решил зафиксировать все, что сторонний наблюдатель именовал бы списком побед, хотя на самом деле было списком поражений.
Не просто вспомнить, а систематизировать. Сначала записать имена в хронологической последовательности, потом разнести их по нескольким таблицам, рассортировав по степеням овладевания, а в строчках показать детали с помощью разных цветов, позволяющих сразу оценить общую картину.
* * *
Пчела гудела вдалеке за спиной.
Она летала над самой большой и ровной террасой его участка, лежащей перед домом под общим проездом.
На нее хозяйственным отцом Андрианова был когда-то завезен настоящий чернозем, целый грузовик, купленный незаконным путем в городском зелентресте. Края террасы были оформлены и как следует укреплены, земля держалась по-настоящему, задернела всерьез, ей были не страшны ни дожди, ни таяние снега, всегда смывающего с собою под гору все, что было возможным.
Соседи Юрия Ивановича, по сантиметру отмерявшие свои грядки для корнеплодов, буквально мочились кипятком, проходя мимо его участка и глядя, каким образом он использует целую «сотку» – ровную и солнечную, на которой можно было сеять морковь, свеклу или тыквы, которые вызревали до слоновой величины и наводили мысли о сомнительном американском празднике «Хэллоуина». А он, не обращая внимания ни на кого, превратил эту террасу в кусочек обычного дикого луга, на котором все лето цвели какие-то цветы.
И особенно любил июль, когда вся эта терраса – остроумно поименованная одним его приятелем, этническим немцем, «Адольф-Гитлер-плац» в противовес всем навозным ухабам, что громоздились