Пчела-плотник. Виктор Улин
его наповал – жена просыпалась, отпихивала от себя его голову и сжимала бедра, она была брезглива даже по отношению к самой себе. Он падал рядом с нею, притягивал ее к себе – она, не проснувшись до конца, приподнималась на локте, обдавала его запахом утренних подмышек, трогала его грудь своим соском, мягким и безразличным ко всему. Он снова переворачивался, опрокидывал ее на спину, набрасывался с мягким упорством – жена лениво сопротивлялась, не сразу раздвигала теплые ноги: ей хотелось спать, ей не требовалось ничего такого.
Радовал ее, пожалуй, лишь кофе, неизменно приносимый в постель после быстрого, но насыщающего акта его удовлетворения. Кофе делался не в нынешней домашней машине «эспрессо» – о таких в 80-е годы никто и не думал – и не в предшествующей ей капельной. В пользовании имелась пришедшая на смену медной джезве пластиковая кофеварка с плоским нагревателем на дне, в которой неплохо получался кофе с корицей, какой жена любила больше всех остальных вариантов.
Близость с мужем ей была нужна лишь в «опасные» дни, 10 раз в месяц; в остальное время она желаний не испытывала, а уступив, раскрывала тело, так и не желавшее ничего. Жена хотела лишь поскорее забеременеть, а Андрианов того не хотел. Ну не совсем, конечно, не хотел: как любой нормальный мужчина, в детях он видел лишь необходимое зло, с которым рано или поздно приходилось мириться, но все-таки лучше позже, чем раньше. Он не насытился женщиной сам… и наивно полагал, что сумеет разбудить в жене ответ.
Хотя ответа не стоило ждать почти сразу.
Поженились Юра и Наташа зимой, а 1-м летом их брака, через полгода семейной жизни все уже пошло как-то не так.
Он был молодым специалистом, имеющим отпуск осенью и колхоз – летом, а она работала школьной учительницей и оказалась свободной.
Но вместо того, чтобы это время отдать молодому мужу, жить с ним рядом, одеваясь лишь для выхода из дому: благо Андриановская мама, тоже преподаватель, но университетский, на все лето уехала отдыхать в любимый город Пярну Эстонской ССР – уехала из города сама.
Точнее, уплыла на пароходе, по Каме и Волге до Астрахани и обратно, на полтора месяца. Со своей матерью и еще какими-то женщинами с тещиной работы.
А он так страдал от Наташиного отсутствия, что – никогда не быв в армии – завел себе «дембельский» календарь, в котором отмечал каждый прожитый день, отделяющий его от заветного дня ее возвращения. Ставил крестики, поскольку каждый день, прожитый без жены, стоило именно вычеркнуть из жизни.
Жена вернулась счастливой и посвежевшей; между широкими лентами над обрезом ее цветастого сарафана ключицы ее сияли, как свежее яблоко – перерезанное не только что, успевшее покрыться легкой ржавчиной загара. Встретив ее в речном порту, всю дорогу он трясся от желания, сорвал этот сарафан и добрался к яблокам, не успевшим загореть, прямо в прихожей. Посадил жену на тумбочку для перчаток, схватился за ее бархатистые коленки, пытался проглотить ее грудь, а она отбивалась и пыталась спрыгнуть, говорила, что хочет