Война, блокада, я и другие… Мемуары ребенка войны. Людмила Пожедаева
взрослых странные взаимоотношения. Может, тетя позавидовала маме, может, еще что-то, только вот время было выбрано жестокое. И хотя мы «должны были только сдохнуть», мы не сдохли. Почему – не знаю. Хотя «сдохнуть» было абсолютно реально. Наверное, все это сказалось и на здоровье. У меня постоянно болит и кружится голова, темнеет в глазах, и я могу внезапно потерять сознание. Шумит в ушах, часто болят кишки, и, как у старухи, ноют все косточки. И все время мучительно хочу спать, спать, спать. Мерзну даже в теплые дни. Периодически меня даже освобождают от переводных экзаменов. Я что, я держусь. Я стараюсь быть как все. Но меня пугает моя взрослая будущая жизнь, если буду все так же болеть.
Недавно у тетки родилась дочка. Ей только годик, и ее тоже зовут Милочка. Как бы она теперь чувствовала себя, если бы с ее ребенком поступили так, как она поступила со мной? Во всяком случае, отношения с ней не складываются, хотя она у нас бывает часто. Маму она не любит, а с отцом ругается, что он, как старший брат, ей не помогает. Я стараюсь общаться с ней как можно реже. Я не знаю, о чем с ней говорить.
Но у меня есть с чем сравнивать ее проступок. Чужие люди, просто соседи – бабушка Даниловна и тетя Ксения – спасли меня от верной смерти, когда родная тетушка обманом умыкнула у меня карточки в самое трудное, самое голодное время, да еще отцу на фронт сообщила, что мы сдохли. Значит, была убеждена, что я без карточек наверняка сдохну, а за мной и мама. А вот мамина старшая сестра, моя сталинградская тетушка, меня любила всегда, и хотя она мне как-то сказала: «Ты у нас в родне самая некрасивая, но в тебе море симпатии», я даже не обиделась. От этого не умирают.
Моя черная тарелка
Мой репродуктор – черная тарелка,
Односторонний собеседник мой…
То мне Берггольц стихи читала тихо,
То будто разговор вела со мной…
То Левитан сурово и жестоко
Мне сообщал потери на фронтах
О раненых, пропавших и убитых
И о разрушенных и павших городах…
Мне часто сообщали о налетах…
И вой сирены душу раздирал…
И отмеряя мне минуты жизни,
Из той «тарелки» щелкал метроном,
Расстреливая в лоб прямой наводкой,
Размеренным, безжалостным щелчком…
И с каждым стуком сердце обрывалось…
И с каждым стуком уходила жизнь…
И с каждым стуком съеживались мысли…
Я кожей ощущала свой трагизм…
И цепенела, глядя отрешенно,
На обвалившийся от взрывов потолок…
И стыла кровь… и леденели мысли…
И смерть глазела через мой порог…
Глазела и стучала метрономом,
Как будто торопила в дальний путь,
Топталась у холодного порога,
Но не осмелилась через него шагнуть…
Мой черный страж – убийца и спаситель,
Он все же с жизнью связывал меня…
Не