Вкус фламинго. Мария Александровна Хаустова
необычный день. Необычный, потому как раньше, после охоты в одиночку, он всегда возвращался с добычей.
Давка и в этот раз сыграла на него. Полная женщина стояла держась за поручень и смотрела в окно. Санька просунул ей два своих тощих пальца в карман и тут же ощутил, как тёплая пухленькая рука взяла его за запястье и крепко сжала. Мальчишка оторопел и встал, как вкопанный. Он не понимал, что происходит: почему его руку держат, но молчат. Почему никто не кричит, что поймал воришку? Что это? Он боялся поднять глаза вверх и посмотреть на своего стража. Единственная мысль, посещавшая его голову в серой шапке: «Что будет дальше?» Бежать он не мог – сильная рука, вряд ли бы, его отпустила. Кричать? Помилуйте.
Три остановки они проехали вместе. Такая милая пара: мама с сыном. Тёткина авоська, вихлявшаяся из стороны в сторону на её локте, то и дело била по Саньке. Но он терпел. «Куда она меня везёт? – думал воришка. – Наверно, в милицию… Дожили! Сейчас меня ещё и посадят! Надо как-то сбежать… Ну когда же мы выйдем? На какой остановке?»
«Конечная», – вдруг объявили из-за множества взрослых спин. Тётка за руку вывела Александрова на улицу. Отвела в сторону и посмотрела в его глубокие глаза: «Ну и зачем ты ко мне полез? Ты интернатовский что ли?»
– Да, тётенька, интернатовский, – пытаясь разжалобить её, мальчишка распахнул куртку из-под которой виднелась всем известная в этих местах фланелевая рубашка и синие брюки, служившие даже не эмблемой того места, в котором находился на содержании Сашка, а меткой. Такой меткой, какую узнавали все горожане. Санька хотел и шапку снять в доказательство, но вдруг вспомнил, что, как назло, его вчера не обрили наголо.
– И чего тебе? – допытывалась тётка.
– Я хотел покушать купить. Я же интернатовский. На ужин не успею и всё – голодом буду ходить. Там же не дадут поесть… – не выходил из образа страждущих Сашка.
– А родители у тебя есть? – спрашивала побеждённая.
– Не-ет, ни мамки, ни папки… Один я, – поверив и сам в эти слова, говорил маленький Санька. – Не сдавайте меня, пожалуйста, в милицию. Я больше не буду так. Честно! Обещаю вам!
– Честное пионерское? – наклонилась к Саньке тётка и потеребила его за раскрасневшуюся на ветру щёку.
– Конечно, честное! – чуть не вскрикнул Санька, вспомнив, как недавно у него отнимали это прекрасное звание. Но он не переживал. Тогда по этому поводу переживала только мамка. Слеза, которую от него ждали в посёлке, выкатилась только здесь, перед толстой искренней тётенькой, пожалевшей его по-настоящему.
– Смотри, больше так не делай, – достала она из кошелька три рубля, а из авоськи – большое красное яблоко. – Держи! И помни: другие тебя сразу в ментовку отведут, жалеть не будут. Так что думай головой, а не тем местом, на котором сидишь.
Сашке такая речь понравилась и он заулыбался: «Конечно, тётенька. Я знаю. Спасибо Вам огромное!»
Довольный и растроганный, интернатовский мальчишка шагал по переулкам и дворам, пока не наткнулся на… кулинарию. Не думая ни секунды, он просочился сквозь двери и уже вертелся у пирожков и кондитерки. «Мне с печёнкой! Пять!» –