Метресса фаворита (сборник). Юлия Андреева
с удовлетворением сообщил, что переломов не обнаруживается, после чего вправил плечо.
С тревогой наблюдая за тем, как доктор возвращает к жизни графа, как слуги бегают с полотенцами и водой, несут бинты для перевязки и флаконы с какой-то жидкостью, Корытников упустил из внимания Михаила Андреевича, когда же нашел, постарался тут же опустить глаза. С непринужденностью человека, находящегося на отдыхе, устроившись на полу в углу церкви, сын Аракчеева потягивал нечто из походной фляжки.
– Сам суди, приврал ли я тебе хоть настолечко относительно этого юноши, – прошипел Петр Петрович в ухо Псковитинову, и тот тоже посмотрел на Михаила.
Заметив, что на него начали обращать внимание, молодой человек поднялся, держась за стену, и дружелюбно протянул фляжку Псковитинову.
– Угощайтесь, французский коньяк. – Он икнул, и следователи вдруг одновременно поняли, Шумский сильно пьян.
– Ну же, господа, за помин души драгоценной покойницы. – Широкое скуластое лицо с низким лбом и нависшими черными бровями сияло радушием гостеприимного хозяина, зеленые цепкие глаза метали веселые искры. Молодой человек поднялся, но тут же был вынужден снова опереться о стену.
– Благодарю покорно, служба еще не закончилась.
– Ну, как желаете, тем не менее не знаю, как служба, а вот коньяк скоро точно… ик… закончится. Шумский Михаил Андреевич. – Он резко поклонился, на секунду потеряв при этом равновесие.
– Псковитинов Александр Иванович, а это Корытников Петр Петрович, мы расследуем дело об убийстве вашей матушки. – Псковитинов пожал протянутую ему руку, Корытников сделал вид, будто бы отвлекся на объясняющего что-то фон Фрикену митрополита.
– Не знаете, это надолго? Я не спал всю ночь, и маковой росинки с утра во рту не наблюдалось.
Должно быть, про фляжку коньяка он уже благополучно забыл.
Корытников посмотрел в сторону забинтованного Аракчеева, Агафон принес барину стул, но, судя по тому, что Миллер никак не мог остановить носовое кровотечение, все могло растянуться как угодно долго. Проще всего было бы уложить графа в постель и завершить похороны без него.
Допив остатки из фляжки, Михаил бросил ее своему денщику и, подойдя к отцу, о чем-то спросил его.
Похороны явно затягивались, не зная, чем себя занять, кто-то вышел на крыльцо подышать, кто-то помогал Миллеру, кто-то с нарочитым вниманием разглядывал роспись стен. Наконец, когда Алексею Андреевичу была оказала первая помощь, Фотий призвал собравших завершить начатое. Все снова заняли свои места, и только пострадавшему графу было разрешено сидеть на специально принесенном для него стуле. Двое лакеев вынесли мраморную плиту, на которой была высечена следующая надпись: «Здесь погребен 25-летний друг Анастасия, убиенная дворовыми людьми села Грузино за искреннюю ея преданность к графу».
Надпись, не содержащая ни фамилии, ни отчества, ни даты рождения, ни даты смерти, выглядела вызывающе.