Озорнуха. Роман о воспитанниках детдома. Владимир Аполлонович Владыкин
пустяку. И даже не чуралась слегка дерзить учителям и воспитателям, если к этому они её невольно вынуждали, как некогда Марусьев напомнил, из какой бытовой дыры они её вытащили. А разве это не являлось причиной мрачного настроения? Хотя Диане было очень неприятно, когда её заставали в таком состоянии. И она у всех на глазах начинала смеяться. Диана считала, что печалиться, грустить – это не её удел, и старалась подавлять в себе приступы меланхолии.
И как бы ни расспрашивала её Натэлла Ивановна Петухова, почему она так вела себя, девочка в ответ лишь смеялась и ещё глубже уходила в себя. Впрочем, замкнутой, подобно нелюдимке, её никто не видел. Если случалось, кто-то обижал брата Ваню, Диана налетала на пацанов, как разъярённая львица, и таскала за чубы обидчиков. Но за дерзкие выходки воспитатели объявляли ей строгий выговор. А среди детдомовцев своим бесстрашием она снискала уважение. Поль лично разбирался в том, почему дерзость Дианы приводила к ссорам и дракам.
Из-за своего характера Диана трудно привыкала к укладу детдома, но со временем некогда чужие воспитатели и воспитанники становились для неё всё ближе и родней. А обычаи и традиции детдома уже не вызывали тоску по домашней жизни. Правда, ей долго был памятен тот неприятный случай, когда директор Марусьв, намотав на руку её толстую косу, делал нарочно больно, чтобы она с ней рассталась без сожаления.
И Марусьев как ни пытался смягчиться перед воспитанницей, как ни приручал её к себе, чтобы между ними установились доверительные отношения, ему этого добиться так и не удалось. Диана не соглашалась ни на какие обещания и продолжала выказывать строптивость, не желая вести с директором душевные беседы, испытывая к нему всю ту же неприязнь…
Свою мать Диана уже не видела месяцами, с чем уже мирилась, а брату объясняла, что она попала в больницу. Но стоило Таисии, вопреки запретам воспитателей, прийти к детям пьяной, девочка опять вспоминала, как из-за неё попала в детдом, и приходила в себя только после её ухода…
Но со временем мать уже сама отчуждалась от дочери, часто забывала о детях и брела по жизни без цели и адреса. И когда случайно шла по той улице, на которой стоял детдом, взгляд выхватывал вывеску приюта, и тут только прорезалось угрызение совести. Она с радостью отмечала, что до конца ещё не утратила чувство вины за судьбу своих детей. Но уже навсегда смирилась с положением лишённой материнских прав. И была уверена, что без неё они вполне счастливы: одеты, обуты и накормлены. Хотя бывали моменты, когда её вновь беспокоила обида за утерянных детей, которых ей уже ни за что не вернуть, если даже совсем откажется от спиртного.
– Как по тебе я соскучилась, моя родная, – жалобно взывала Таисия, глядя на дочь с обожанием. У неё были опухлые подглазья, лицо серое, на подбородке и щеке засохли свежие ссадины. – Как ты уже выросла! Вижу, совсем мне не рада, что же так?
Диана с презрением и ужасом