Досье «72». Жан Коломбье
нельзя жертвовать теми, кто еще может положить свой камень в здание общества. Уничтожить целую прослойку населения – это хуже чем преступление, это ошибка! И в то же время преступление, ужасное преступление. Мы вернемся к самым темным периодам истории человечества, ко временам нацистской Германии, Камбоджи, Руанды…
Мартинез, которого мы еще ни разу не слышали, рискнул высказаться. По тому, как он поглаживал бородку, – за эту бородку его не раз критиковали коллеги по НФП, с ней он походил на депутата от социалистов времен восьмидесятых годов, но которую он защищал, как самый главный козырь, считая ее ловушкой для левого электората, – не могло быть никаких сомнений в правоте его слов. И я не ошибся.
– За те два месяца, что я участвую в этой работе, у меня отрылся новый взгляд на многие вещи. Полагаю, что и у вас тоже. Мы имеем дело с событиями, на которые раньше не обращали никакого внимания, начинаем по-новому смотреть на многое. Так, на прошлой неделе я посетил хоспис, больницу и дом престарелых. Возможно, это всего лишь рутинная работа с электоратом, но на этот раз я не ограничился рукопожатиями и улыбками. Я посмотрел, послушал этих нищих, этих покинутых семьями стариков, узнал об их одиночестве. Я понял, что такое дом для умирания. Известно ли вам, что трое из четырех пожилых людей умирают в лечебном заведении? И, не ставя под сомнение компетенцию и преданность своему делу медицинского персонала, я утверждаю, что умирать в таких условиях просто страшно. Уезжая оттуда, я подумал, что умереть в добром здравии, возможно, не так уж и плохо… Не смейтесь, моя формулировка может смутить, но парадокс только внешний. Мера, которую мы рассматриваем, позволила бы людям умереть в уважении и равенстве. Если бы я выступал перед публикой, я упомянул бы также и братство, но здесь не вижу повода для этого…
– В том, что ты сейчас сказал, коллега, нет ничего смешного. Осуществленное наконец равенство перед смертью… Вновь обретенное достоинство: тебя больше не считают бегущим от дамы с косой, ты знаешь дату смерти, у тебя есть время собраться, подготовиться. Это уже немало.
Политики вечно испытывают потребность в семантических перегибах. От достоинства до братства, и если им верить, то старики должны будут обеими руками проголосовать за свой смертный приговор. Мартинез поблагодарил Лапорта, а заодно принялся лить воду на мельницу Кузена Макса.
– Их так много в специализированных заведениях потому, что им становится все труднее приспособиться к современному миру. В моем департаменте старые деревни исчезают. Больше нет ни магазинчиков поблизости, ни развлечений на местах. Если у тебя нет машины, то тут ничего и не поделаешь.
– Кроме того, это экономия, государство могло бы направить эти средства на молодежь. Не все двести миллиардов, конечно, поскольку надо принимать во внимание то да се…
Это заявил Гандон, он проснулся и вознамерился подбросить хвороста в костер. Это был предел всему. Загнанный в угол старый олень грозно опустил рога. Он собирался дорого