Эшенден. На китайской ширме (сборник). Уильям Сомерсет Моэм
к Эшендену со словами:
– Ну вот, теперь я готов грудью встретить новый день. Оставляю вам мои принадлежности, не сомневайтесь насчет одеколона, это лучшая парижская марка.
– Большое спасибо, – ответил Эшенден, – но все, что мне нужно, это мыло и вода.
– Вода? Я лично не употребляю воду, разве только когда принимаю ванну. Вода очень вредна для кожи.
На подъезде к границе Эшендену вспомнился недвусмысленный жест Мексиканца, разбуженного среди ночи, и он предложил:
– Если у вас есть при себе револьвер, лучше отдайте его мне. У меня дипломатический паспорт, меня едва ли станут обыскивать, вами же могут и поинтересоваться, а нам лишние осложнения ни к чему.
– Его и оружием-то назвать нельзя, так, детская игрушка, – проворчал Мексиканец и достал из брючного кармана заряженный револьвер устрашающих размеров. – Я не люблю с ним расставаться даже на час, без него я чувствую себя словно не вполне одетым. Но вы правы, рисковать нам не следует. Я вам и нож вот отдаю. Я вообще предпочитаю револьверу нож, по-моему, это более элегантное оружие.
– Дело привычки, наверно, – сказал Эшенден. – Должно быть, для вас нож как-то естественнее.
– Спустить курок каждый может, но чтобы действовать ножом, нужно быть мужчиной.
Одним, как показалось Эшендену, молниеносным движением он расстегнул жилет, выхватил из-за пояса и раскрыл длинный, смертоубийственный кинжал. И протянул Эшендену с довольной улыбкой на своем крупном, уродливом, голом лице.
– Отличная, между прочим, вещица, мистер Сомервилл. Лучшего клинка я в жизни не видел – острый как бритва, и прочный, режет и папиросную бумагу, и дуб может срубить. Устройство простое, не ломается, а в сложенном виде – ножик как ножик, такими школяры делают зарубки на партах.
Он закрыл нож и передал Эшендену, и тот упрятал его в карман вместе с револьвером.
– Может быть, у вас еще что-нибудь есть?
– Только руки, – с вызовом ответил Мексиканец. – Но ими, я думаю, на таможне не заинтересуются.
Эшенден припомнил его железное рукопожатие и внутренне содрогнулся. Руки у Мексиканца были длинные, кисти большие, гладкие, без единого волоска, с заостренными, ухоженными красными ногтями – действительно, довольно страшные руки.
Смуглянка
Эшенден и генерал Кармона порознь прошли пограничные формальности, а потом, в купе, Эшенден вернул ему револьвер и нож. Мексиканец облегченно вздохнул:
– Ну вот, так-то лучше. А что, может быть, сыграем в карты?
– С удовольствием, – ответил Эшенден.
Безволосый Мексиканец опять открыл чемодан и вытащил откуда-то из глубины засаленную французскую колоду. Он спросил, играет ли Эшенден в экарте, услышал, что не играет, и предложил пикет. Эта игра была Эшендену в какой-то мере знакома, договорились о ставках и начали. Поскольку оба были сторонниками скорых действий, играли в четыре круга вместо шести, удваивая очки в первом и последнем. Эшендену карта шла
© Перевод. И. Бернштейн, 2009.