Следователь по особо важным делам. Анатолий Безуглов
и схватил трубку одного из трех телефонов.
– Да, слушаю. Какое утро? Я уже скоро обедать собираюсь. Это вы там только что встали… Идет нормально. Надо справиться у Ильина. Он даст самый точный процент – до сотых включительно. – Мурзин некоторое время поддакивал в трубку, изредка поглаживая бритую макушку. Про себя я уже назвал его Котовским. – А нельзя без меня? Если вам все равно, пошлю Ильина. Будь здоров.
Он с треском опустил трубку и стал вертеть диск другого аппарата.
– Объясняю… Кто это? – спросил он по телефону. – Николай Гордеевич у вас не объявлялся? Куда уехал?
Директор нажал на рычаг и снова стал набирать номер.
– Выходит, надо заново все поднять. Чтобы люди наконец успокоились. Верно я говорю?
Он махнул рукой: сейчас, мол, продолжим…
– Николай Гордеевич, насилу тебя разыскал. Ты уж не в службу, а в дружбу, надо быть в районе к часу у второго секретаря. Я бы мог, да ты им выложишь все как на тарелочке. Не забудь про транспорт. Рогожин, анафема, опять будет клясться, что выслал двенадцать, а прибыли восемь. Сам проверял сегодня. И один шофер пьян в стельку. Кто его знает, со вчерашнего или уже с утра успел приложиться? Это подчеркни особо. Уже третий случай. Шенкелей этому Рогожину, шенкелей. Я заеду, не беспокойся.
Он закончил телефонный разговор.
– Вы спросите почему? Много я видел. И войну прошел. Как бы худо ни было, а человек стремится прежде всего жить. Невмоготу, кажется, уж лучше сдохнуть, чем такая жизнь, а все-таки помирать не хочется. А тут… Или я чего-то не понимаю, или ненормальность какая-то. Да ведь с виду нормальная, жизнерадостная. Погубил себя выходит, человек, похоронили, а виновных нет, верно я говорю?
– Что я могу вам сказать, Емельян Захарович?.. – Пока директор совхоза разыскивал этого неуловимого Ильина, у меня потерялась нить беседы. – В настоящее время я знаю не больше, чем следователь, который вел расследование до меня. От вас слышу только общие рассуждения, хотя они мне понятны. По-человечески, по-граждански…
– А что? Вы хотите, чтобы я указал виновного? Я его не знаю. Может, я виноват. Обидел чем-то ее. Не создал условия. Может, Иванов, Петров, Сидоров…
– Залесская обращалась к вам с какой-нибудь просьбой?
– С просьбой – нет. А когда ее выбрали в группу народного контроля, пришла. Говорит, не справится, мол. Я ей говорю: справишься, актив поможет. А кто ее знает, может, она кого обидела или ее… Верно я говорю?
– Постойте, она раскрыла какое-нибудь крупное хищение или злоупотребление?
– Что значит – крупное? За это тянут к вам. Так, мелкие недостатки.
– И все-таки подробнее, пожалуйста.
– Я уж и не припомню всего.
– Выходит, у нее были враги?
– Не знаю. В этом как раз и следует разобраться…
В дверях появился заспанный, растрепанный человек.
– Звали, Емельян Захарыч?
– Звал, Еремеев, звал. – Мурзин поморщился. – Причесался бы для порядку. Стыдно…
– Ладно уж, мои вороные-пристяжные