Следователь по особо важным делам. Анатолий Безуглов
выхватил среди травы, прокравшейся к самому фундаменту, несколько ярко-красных цветов. Нагнувшись, я разглядел кустик гвоздики, отчаянно боровшийся с повиликой. Если цветок не выручить, на следующий год его обязательно забьет сорняк.
– Покойница посадила, – вздохнула старушка. И я понял, что речь идет об Ане Залесской.
– Теперь внутри? – нетерпеливо спросил сторож.
– Нешто в доме темно… – неуверенно сказала старушка.
Я отворил ставни, едва державшиеся на петлях. В дом вошел последним.
Маленькая прихожая заканчивалась кухонькой. Две комнаты. Первая – побольше. Совершенно пустая.
Залесскую нашли во второй, служившей, видимо, спальней. Я ее знал по фотографиям в деле. Здесь стояла одна только голая кровать. Допотопное сооружение со спинками, выкрашенными под дуб, со звонкой панцирной сеткой. Рядом со спинкой, у стены, находилась тумбочка. На ней обычно лежала бритва, которой Залесский, по его показаниям, поправлял виски.
Окно из спальни выходило на задний двор.
Везде – тонкий слой пыли.
Я осмотрел то место возле кровати, где была обнаружена Залесская.
Понятая негромко кашлянула:
– Крови не найдете, товарищ следователь. Я сама мыла на другой день, как Анну увезли…
– Да? – машинально сказал я, подымаясь.
– Все сама. Валерий Георгиевич попросил по-свойски, по-соседски. Я и простынку стирала, и наволочку…
– Еще что? – Я осекся: сейчас она только понятая.
– Пододеяльник…
– Хорошо, – остановил я ее.
Окна изнутри запирались не на шпингалеты, а на крючки. Широкие форточки.
В деле, которое я знаю почти наизусть, моим предшественником записано, что окна были закрыты, форточки – открыты. Лето…
В кухонном закутке имелся небольшой встроенный шкафчик без полок. В нем – запыленные бутылки. Иностранные, в магазине не принимают. Старая соломенная шляпа.
– Валерий иногда надевал, когда возился на участке, – прокомментировала старушка.
Еще имелось несколько истрепанных газет и журналов. «Сельская молодежь» полугодовой давности, «Иностранная литература», «Новый мир». Я перелистал их. Из «Нового мира» выпала школьная тетрадка. Вернее, то, что от нее осталось – обложка и двойной листок. Не та ли, из которой Залесская вырвала бумагу для последнего письма? А может быть, и другая.
Да, разжиться следователю, прямо скажем, нечем. Тетрадку я на всякий случай забрал.
Замок входной двери – обычный, врезной. Он закрывался с трудом. Савелию Фомичу пришлось попыхтеть над ним.
– Что значит заброшенная вещь, – вздохнул он. – Без руки хозяйской и железо чахнет.
Было непонятно, к чему это относилось: к безалаберности бывшего владельца, Залесского, или к заброшенности дома.
И все-таки в протокол осмотра места происшествия эту деталь я вставил. Теперь надо фиксировать каждую мелочь. Пригодится она или нет, никогда не угадаешь.
Глава 6
Покинув пустой, прямо скажем,