Обсессивный синдром. Валентина Думанян
теперь обязан, – как-то нервно засмеялась я и покраснела. – Николь.
– Интересное имя.
– Ничего интересного, – я закатила глаза, – бабуся моя – немка. У них там это имя популярное.
– Значит, ты тоже немка, richtig? – он повернулся ко мне лицом, и у меня скрутило желудок от электричества между нами.
– Не совсем! – увильнула я от ответа и робко улыбнулась не в силах оторвать взгляда от его карих глаз в обрамлении длинных ресниц.
С тех пор мы были не разлей вода. Вместе ходили в институт, встречались на больших переменах в столовой, ходили в библиотеку, готовились к семинарам, готовили вместе кушать в общежитии, бегали на свидания, знали каждый красивый уголок в Люблине, устраивали пикники на берегу Чернеювки; за несколько месяцев мы узнали друг о друге все, что только можно было узнать о другом человеке. Он был в курсе моей ситуации с учебой и поддержал меня, когда я решила уйти. Посодействовал мне и через знакомых я сняла квартиру, парень морально помогал при вступлении в мед. Все складывалось очень даже успешно, казалось, что так будет всю жизнь: мы выучимся, поженимся, заведем детей и будем жить долго и счастливо.
Но нам «повезло» родиться не в то время и не в том месте. Люди начали говорить о приближающейся беде. На улицах, в транспорте и университетских аудиториях, – всюду было слышно это страшное слово «война». Первого сентября 1939 года Германия напала на Западную Польшу. Весь мир превратился в слух и следил за нашей страной. Доминик помрачнел, теперь в его мозг впитывалась информация совсем не о философии, казалось, что учеба отошла на последний план. Нам было страшно. Молодежь не подавала виду, конечно, ходила на пары, но теперь у всех на устах было лишь одно. Прожив полмесяца в тревогах, случилось еще одно несчастье: с восточной стороны на земли Польши ступили союзные войска. Если Германия от Люблина была далеко, и до нас доносились только отголоски того, что творилось на западе, то теперь мы действительно начинали бить тревогу. Мы еще не знали, чем все это обернется для нас, обычных поляков, для остальных наций, стран, целого мира, но надеялись на лучшее. А бедная моя родная земля уже начинала стонать. Парни толпами убегали на войну, девушки, жёны, дети рыдали, когда ребята сотнями уезжали, бросая их. Хотелось спрятаться, не видеть и не слышать ничего, но ужас и страх читался в глазах каждого прохожего. Все говорили о том, что Британия с Францией на нашей стороне, это вселяло надежду.
Мама стала настаивать на моем возвращении домой, но я уже целый год проучилась в медучилище, куда подала документы, бросив пединститут. Но моя учеба держалась на волоске, в режиме оккупации закрывались все культурные, образовательные учреждения. Так мы пока и жили – как на иголках. Все ещё пытались учиться, время шло. Я держалась за Доминика, он был моей опорой и не давал мне впадать в отчаяние. Любимый познакомил меня со своей семьей – родителями и братом. Это была веселая и дружная семья, которая покорила мое