1000 не одна боль. Ульяна Павловна Соболева
женится, ему запретили… ломайте!
Я вдруг вспомнила, как молила Аднана вступиться за сироту, не позволять сыну ее тетки трогать и лапать девочку. Наверное, ему запретили, вот и гнобят несчастного ребенка. Они словно по команде кинулись на Амину, а я бросилась к ним, схватила одну из бедуинок за шиворот, отшвыривая в сторону.
– Не сметь бить ребенка! Вы что – нелюди?! Вы же женщины! Матери!
– Ты смотри, русская шармута вылезла из норы!
Я толкнула Амину себе за спину, закрывая ее собой.
– Вы, дуры взрослые, ребенка палками бить вздумали? Трусливые вороны! Только подойдите, я вам глаза выцарапаю. Не верите? Я могу. Я ненормальная, ясно?
Ходят вокруг меня кругами и не решаются кинуться. Боятся, сволочи. Вот и бойтесь, ведьмы злобные.
– Как вы можете девочку бить? Накажите, проучите, оставьте без вкусного, сладкого, но бить? Вы что – палачи?
– Слышь ты, учить нас вздумала? Тебя мало били, иначе не выросла б из тебя шармута. Подстилка Асадовская. Тьфу.
Гульшат плюнула в мою сторону.
– Бейте обеих!
Некоторые женщины переглянулись.
– Аднан велел не трогать.
– Не нам велел, а солдатам. Нам никто ничего не велел. Бейте их обеих, иначе она у нас и детей, и мужей уведет. А маленькая дрянь ей пособничает. Предала нас ради чужестранки. Обе предательницы и твари!
Гульшат замахнулась первая и ударила меня по плечу. Я бросилась к ней, выдергивая палку из рук и отшвыривая в сторону.
– Не лезь ко мне! Я тебя голыми руками разорву!
Но она все равно накинулась на меня, хватая за волосы.
– Бейте ее! Бейте!
За ней следом кинулись другие, а я поняла, что против толпы ничего сделать не смогу, Амину к себе прижала и на песок бросилась, собой закрывая. Удары сыпались на плечи и на голову один за другим, а я губы закусила, представляя себе, что это сестренка моя, что это ее бить хотели. Мою маленькую Верочку. Амина бьется подо мной, плачет, кричит, а я молчу, только дергаюсь, когда палки на спину и плечи опускаются, голову рукой пытаясь закрыть.
– Что здесь происходит? Ах вы ж твари! Вы что – с ума посходили? А ну разошлись, курицы! Вы что натворили?!
Голос Рифата пробивался сквозь крики женщин, ругательства и плач Амины. Удары еще опустились на спину и на руку и тут же прекратились, когда в воздухе засвистел хлыст и кто-то из женщин истошно закричал.
– Как смели тронуть? Приказ мой нарушить? Кто затеял? Кто такой наглый и смелый, что решил без шкуры остаться?
Я вздрогнула от голоса, который тут же узнала, и по телу прошла дрожь ненависти.
– Это Гульшат. Она все затеяла! Онаааа!
– Как смела ослушаться меня, а, Гульшат? Как смела?
– Одна – воровка, а другая – дрянь Асадовская! А у тебя глаза пеленой похоти затянуло! Ничего из-за своей шарм…
Охнула, а мне захотелось уши руками закрыть, чтоб свист плети не слышать.
– Всех десятерых в яму. Завтра с утра пусть их мужчины каждой всыпят по десять плетей. А если откажутся – и их ждет та же участь и изгнание из деревни.
Чьи-то