Диалоги с Евгением Евтушенко. Соломон Волков
Я как раз об этом хотел спросить. Ахмадулина как поэт в значительной степени сформировалась ведь под вашим влиянием?
Евтушенко: В какой-то степени да. Был такой период. Но мы любили друг друга… Ну, в общем, рифмы, конечно, ассонансные – никто их так не разрабатывал, я начал первый. Эту рифму до сих пор называют «евтушенковская», хотя она, конечно, мне не принадлежит, она уже была все-таки. Это всё от фольклора!
Волков: А скажите, Евгений Саныч, как вы начали разъединяться, как начали расходиться? Почему вообще это произошло?
Евтушенко: Я забыл закон один: с любимыми не расставайтесь! Особенно, когда они очень молоды. А я оставил ее тогда, когда нельзя было оставлять. И с ребенком… не выразил энтузиазма большого.
Волков: Но у вас ведь в это время уже были романы с другими женщинами?
Евтушенко: Ну и что? Но любви такой, как к Белле, у меня не было. Я был заворожен ею. Это была очень сильная любовь. Это правда.
Волков: А как она реагировала на то, что вы поздно возвращаетесь домой?
Евтушенко: Ну, как… Первый раз я точно помню, как это произошло. Она меня ждала, стол накрыла, тарелочки расставила… Потом я как-то пришел поздно, она спала, никакой тарелочки уже для меня не стояло. Потом мы столкнулись, вместе подъехали к дому – наши такси столкнулись. Вот так всё и случилось…
Я пытался однажды помириться. Я уже переселился, уехал – и не выдержал. Я приехал к ней ночью, и она мне не открыла дверь. Сказала: «Ты выпил, Женя. Не надо было приезжать». Она не оскорбила меня, ничем не обидела. Просто сказала: «Жень, не надо, ты сейчас выпивший…» Но я почувствовал, что у нее, наверное, кто-то был. А может быть, и не был. Да это не имеет значения. Поздно уже было. Вот и всё.
Конечно, это была очень большая любовь. Я обожал ее просто! Не просто любил – обожал! Это чувствуется по стихам. И я продолжал ее любить, понимаете? Я не умею разлюблять. Ну и что тут плохого? Я ни одной женщины не разлюбил, которых я любил по-настоящему.
Волков: А как вы прокомментируете саркастическую характеристику Ахмадулиной, которую дал один из ее мужей – Юрий Нагибин. Я вам прочту из дневников: «Ахмадулина недобра, коварна, мстительна и совсем не сентиментальна, хотя великолепно умеет играть беззащитную растроганность. <…> Белла холодна как лед, она никого не любит, кроме – не себя даже, а производимого ею впечатления». Что вы на это скажете?
Евтушенко: Вы знаете, у Юрия Марковича есть замечательный рассказ про лягушонка. Кажется, «Синеногий лягушонок». Вы никогда не читали, нет? Это очень хороший рассказ. Но Нагибин невероятно изломанный человек был. В дневниках он оболгал всех. Он самого себя даже оболгал. Он таким плохим никогда не был в жизни. Вот, например, он меня в одном месте называет проходимцем. Ладно, ну назвал и назвал. Потом через несколько страниц говорит: я не могу понять, как такой душевно щедрый человек, как Женя Евтушенко, может восхищаться таким пустым фанфароном, как Поженян… Вот поверьте мне, он очень дружил с Григорием Поженяном. Поженян был очень забавный, смешной иногда. И не бездарный человек.
Волков: