Я буду всегда с тобой. Александр Етоев
злом отвечать на зло в условиях военного времени, тем более что мы априори сторона правая, считается в порядке вещей. Сами немцы принуждают нас к этому, наставляя своих солдат: «Для твоей личной славы ты должен убить ровно сто русских… Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка или мальчик…»
Эренбург с его «весёлыми трупами» просто ангел по сравнению с такими зверовидными наставлениями.
Между тем на сцене под портретом верховного продолжалось праздничное камлание. На трибунке, обшитой красным, сыпал цифрами председатель окружного потребсоюза товарищ Цорь.
– …Сдали в фонд главного командования облигаций на сумму пятьсот десять тысяч рублей и триста двенадцать тысяч сто двадцать четыре рубля наличными… восемнадцать тысяч тонн рыбы, консервов рыбных двенадцать тысяч восемьсот одиннадцать тонн… в фонд Красной армии оленьего мяса двадцать четыре тысячи тонн ровно… меха в фонд обороны на сумму полтора миллиона двести тысяч рублей…
Выпав мыслью из настоящего, скульптор думал о смерти и человеке.
Смерть совершенно необходимое и важное условие жизни человека, полагал Рза. Смерть подводит итог всякой человеческой деятельности. Если бы жизнь человеческая была бесконечной, размышлял Рза, то человек откладывал бы всё важное на потом, как это бывает в молодости. Когда же природа положила перед тобой предел, за которым пустота или вечность, мудрый человек старается делать в первую очередь поступки важные.
Война в этом смысле, как это ни парадоксально звучит, мобилизует человеческие возможности. Непопулярному в мирной жизни «memento mori» возвращается в военное время его истинное значение.
Пружина смерти в часовом механизме любой войны, особенно такой жестокой, как нынешняя, заведена туго, стрелка быстро делает обороты на циферблате человеческой жизни. Каждый должен помнить об этом.
И не смерти надо бояться, смерти бояться глупо. А того, что при жизни не доделал людям хорошего.
Справа мягко толкнули в бок:
– Степан Дмитриевич, готовьтесь. Ваш черёд пить из чаши славы.
Это предупредительный Ливенштольц дал сигнал о запланированном заранее панегирике в честь сталинского лауреата.
Илья Николаевич Казорин, уже обласканный вниманием родины медалью «За трудовую доблесть» и перешедший в новое качество – начальника Дома ненца (вместо убывшего товарища Бунимовича), одёрнул парадный френч. Блеснула в электрическом свете рубиновая эмаль звезды. Вторя ей, засияла рядом младшая сестрёнка награды, медаль «За трудовое отличие», вручённая годом раньше.
Улыбнувшись, он продуманным жестом перенёс внимание зала с трибуны на боковой проход. Там за стойками с протянутой между ними красной лохматящейся верёвкой возвышалось серое изваяние воина с гранатой в руке. Его фигура на кумачовом фоне появлялась словно бы из огня, одна рука срослась