Диверсанты (сборник). Евгений Ивин
легко выжимал из глаз слезы по умершей мамаше. Бесхитростная легенда срабатывала безотказно, редко какая старушка могла устоять перед такой религиозной преданностью сына. Плюс к этому перед глазами старухи шелестела красная купюра, и не проходило и пяти минут, как уносил Шкет из дома икону. За деревней он доставал из кустов мешок, в котором уже лежало несколько штук, укладывал туда очередную добычу, обходил деревню и, зайдя в нее с другого конца, снова выискивал подходящую избу.
Однажды Шкет привез среди обычных икон небольшой деревянный прямоугольник с ликом Иисуса Христа. Виталий Гаврилович как взглянул на икону, так и замер. Глаза у него загорелись, а перед Шкетом он стал валять Ваньку – ерунда, мол, дешевка, деревенский мастер малевал. Но не разбил эту доску, а, сунув под мышку, быстро распрощался с Гаврилиным, даже не выслушав его дорожного отчета. Шкет сразу сообразил, что добыл стоящую вещь. Он покрутил в руке сотенную бумажку, которую сунул ему сверх положенных Щеголь, и со злобой плюнул себе под ноги. Вот тогда он и решил, что мотнет на Черное море, не поедет искать новые иконы.
Тут Лузгин ему подвернулся, старый кореш по кличке Крыса, специалист по вырыванию дамских сумочек и сдергиванию меховых шапок. Еще Лузгин очень любил ювелирные вещи и, угрожая жертве, что порвет ухо, снимал дорогие серьги. Он считал, что это самый удобный товар – легко сбыть и легко спрятать. Попался он в ювелирной мастерской, куда принес отнятые сережки, и на целых пять лет они расстались со Шкетом.
Когда Дмитрий встретил Лузгина, то страшно ему обрадовался. Он решил Крысой заткнуть ту брешь, которая образуется, если он сам уедет на юг, к морю. Шкет замыслил вообще порвать со Щеголем, а поэтому взял у него деньги якобы на покупку икон, а на самом деле решил совсем скрыться с его глаз…
…Солнце сильно припекало, и Гаврилин решил перебраться под тент, где уже сидело несколько человек. Он выбрал себе местечко, перетащил портфель, потеснил какого-то полного дядьку, который с ворчанием передвинулся, давая возможность Гаврилину спрятаться от солнца.
– Откуда приехал такой бледный? – поинтересовался он.
– Из заключения, батя, – решил подшутить над ним Гаврилин и поразился загадочной метаморфозе. Добродушная улыбка сползла с лица мужчины, исчезла словоохотливость, и тот невольно отодвинулся от Шкета. Чтобы окончательно доконать соседа, Дмитрий добавил беспечно:
– За убийство сидел. Заделал одного лоха[39].
Такое отношение к себе Гаврилин и раньше замечал, еще в поезде, когда возвращался из заключения. Люди менялись на глазах – одни делались сухо вежливыми и спешили отделаться от его присутствия, другие просто не разговаривали с ним и настороженно следили. Правда, попадались такие, что не шарахались как от чумного, а проявляли сочувствие, давали кучу советов. Один мастер с угледобывающего комбайна, откуда-то из Караганды, настойчиво звал к себе в бригаду, обещал сделать человеком.
Лох (