Вор. Андрей Константинов
бывалого урку и для убедительности поигрывал бицепсами – на левом синела какая-то армейская татуировка. На самом деле этот мелкий рэкетир, судя по всему, попал в камеру первый раз, и за его показной грубостью скрывался тщательно маскируемый страх перед будущим…
– Так не просят, – негромко ответил Михеев, спокойно глядя на стриженого бугая снизу вверх. – Ты волшебное слово сказать забыл.
«Работник рэкета» так растерялся, что даже приоткрыл рот.
– Ты чё?.. Ты чё, дед, больной, что ли?
Парень сделал было шажок к старику, но у того из-под полуприкрытых век блеснул неожиданно такой взгляд – бычка словно финкой по лицу полоснуло… Он даже не понял, почему ему вдруг расхотелось взять этого старикана за шкирку и хорошенько встряхнуть, чтоб знал свое место…
Парень потоптался, что-то ворча, и полез обратно на свои нары. По камере словно вздох удивления пронесся, а Юрий Александрович снова прикрыл глаза. Он очень устал, последние двое суток спать ему не пришлось ни минуты… И Михеев снова окунулся то ли в дремоту, то ли в воспоминания, которые казались сном…
В спецлагере Севураллага публика подобралась довольно пестрая – тут всякой твари было по паре, но основную массу зеков составили «враги народа». Блатные называли их презрительно троцкистами-вредителями. Больше всего в этих недавно еще вполне благополучных людях Юрку поражала готовность предавать и пресмыкаться перед кем угодно – лагерной администрацией ли, блатарями ли. Сломленные и забитые, «политические» быстро теряли человеческий облик, и никаких чувств, кроме презрения, у Михеева не вызывали… Нет, не все они, конечно, были такими, но – подавляющее большинство. Они стучали друг на друга за лишний кусок, отчаянно цепляясь за жизнь, и почти каждый трогательно верил в то, что попал в лагерь по ошибке, что «все исправится, когда „там разберутся“»… Особняком держались офицеры-фронтовики – эти были мужиками сильными и стояли друг за друга, никому не веря. Юрка потянулся было к ним, но они блатаря в свою касту не приняли. Да и не так долго пробыл Юрка в Севураллаге… С блатными Михеев сначала жил мирно, они признали Юрку за своего и даже крестили вскоре, дав ему погоняло Барон. Кличка эта возникла не случайно – хорошее воспитание, полученное Юркой в детстве, наложилось на благоприобретенное блатное пижонство и щегольство, а все вместе породило совершенно непередаваемую манеру держаться и говорить: ни дать ни взять вор-аристократ, вроде тех, про которых в старых лагерных песнях поют…
Однако вскоре после «коронации» и официального приема Михеева в воровское братство начал ревновать к его растущей популярности некто Беня Киевский – он в паханах ходил, всегда с пристяжью[22] и не хотел делить ни с кем власть и популярность.
Беня сначала-то Юрку обласкал, а потом соперника в нем увидел, вот и решил однажды Михеева «на место поставить»,