Косвенные улики (сборник). Юрий Перов
Вроде ничего, очистил, а не заводится. Я тогда пошел в клуб, думаю, на свету скорее с проклятой разберусь. А тут и паника началась…
– Скажите, а по дороге в Овражный вы ничего подозрительного не заметили?
– Вроде ничего…
– Может быть, вам что-нибудь показалось необычным? Подумайте, вспомните – это очень важно.
– Да нет, вроде все обычное… – Он пожал плечами, покачал головой и подтвердил: – Все как всегда.
Разговор оборвался. Я молчал. Мне показалось странным, что он не вспомнил о Власове. Ведь он обратил внимание, даже с Афониным поделился. Был удивлен. Почему же сейчас молчит об этом?
Куприянов выжидающе смотрел на меня. Разговор вроде кончен, а я и не собираюсь уходить. Вероятно, его это смущало. Он достал новую папиросу и стал ее разминать, как и первую, долго и аккуратно, над самой пепельницей.
– Николай Васильевич, – сказал я с мягкой укоризной в голосе, – а почему вы не хотите мне сообщить, что видели вчера Власова, возвращающегося домой сразу после того, как произошло убийство Никитина?
Куприянов вздрогнул.
– А почему вы думаете, что я его видел? – неуверенно спросил Куприянов.
– Я не думаю, я знаю. Мне сказал Афонин. И странно, почему вы это скрываете.
Он вышел из-за стола, прошелся по комнате, потом махнул рукой и остановился напротив меня.
– Хотите честно?
– Хочу, – сказал я и тоже поднялся. Мы оказались лицом к лицу.
– И не сказал бы вообще!
– Почему же?
– Я Власова знаю тридцать лет. Воевали вместе. Ну и что из того, что человек пьет? Ему можно простить. А на преступление, на подлость он не способен. Так, пошумит, побузит и спать завалится. А вам только скажи… Затаскаете… Вот поэтому и не хотел говорить. И не сказал бы, если б Афонин не наболтал.
– Не волнуйтесь, Николай Васильевич, – сказал я извиняющимся тоном, – невиновного мы не очерним, не волнуйтесь. – И чтобы перевести разговор, спросил: – Когда намечены похороны?
– Послезавтра в десять утра, – очень сухо ответил Куприянов.
Секретаря Никитина Лену Прудникову я нашел тоже не сразу. В приемной ее не оказалось. Ждать мне было некогда, и я решил уже уходить, спускался по вестнице и услышал ее каблучки. У нее были красные от слез глаза и растрепанная прическа.
– Здравствуй, Лена.
– Здравствуй. – Она остановилась и протянула мне руку. – Ты извини, Борис, я очень спешу…
– А я к тебе по делу.
– Тогда пойдем в приемную, я там найду одну бумажку, а ты, пока я буду искать, расскажешь.
Мы поднялись в приемную, она выдвинула ящички своего стола и принялась разбирать бумаги. Я без всякого предисловия спросил:
– Ты в последнее время ничего не замечала за Никитиным? Он вел себя нормально, как всегда?
– Нет. – Она оставила бумаги. – Он в последние дни был какой-то странный, рассеянный. А недели полторы или две назад я вошла в его кабинет, и мне показалось, что он плакал. Как только я вошла, он отвернулся, открыл зачем-то сейф и стал там копаться. Потом поглядел