Алое пламя. Илья Дюдяев
смотрел в потолок, принялся сшивать дыру. Всё тело Вермира оказалось мокрым, постель пропиталась потом. После зашивания доктор положил иголку и моток ниток в сумку, задумчиво посмотрел на пустую глазницу, вытащил из сумки баночку с белой мазью, обмазал зашитые раны и перебинтовал, оставив рот и глаз свободными. Вытирая руки о тряпку, он сказал:
– Мой помощник будет приходить раз в три дня, делать перевязку и обеззараживать. Гниение не так просто вывести, как многим кажется, а плоть ест на ура, как бобры деревья. Я буду приходить раз в неделю, проверять. И на будущее, никогда не делайте такую перевязку, которая была у вас. Мало того, что трудно дышать, так ещё дыхание жжёт раны.
– А что с глазом? – встревоженно спросил Нелд, всё ещё смотря в окно.
– А что с ним? – спросил врач, подняв бровь. – Его нет.
– Я хотел сказать, глазница.
– Зарастёт, и лучше этому процессу не мешать, – сказал врач, пожав плечами, – если тело сильное, то всё будет в порядке, а оно сильное, раз ещё дышит.
Врач взял сумку, вставая. Нелд пересилил себя и с комком в горле проводил доктора до двери.
– Всего доброго, – холодно сказал доктор и вышел.
Вермир судорожно дышит, руки дрожат, через белые бинты проступает свежая кровь. Нелд глянул на него, на столик, где грязные от крови тряпки, всё то же блюдце с красной водой, пусто посмотрел в стену.
– Знаешь, – печально сказал Нелд, – я никогда не думал, что с кем-нибудь из моих друзей или добрых приятелей случиться такое. Я думал, что может что-то подобное случиться с Нероном, Тодом, Валосом, но это случилось с тобой. Я… я не знаю, как высказать всё, что я чувствую, но я также боюсь даже представить, как чувствуешь себя ты. Я знаю, что ты содержишься в ужасных условиях, но мы пытаемся. Я не могу тебя просить о прощении, но просто знай, мы стараемся сделать для тебя всё, – Нелд глубоко вздохнул, мельком взглянул на Вермира, который смотрит в потолок. – Если честно, то я даже просто боюсь зайти сюда, боюсь смотреть на тебя, боюсь видеть этот ужас, боюсь притрагиваться к тебе. Мне страшно, а Доре ещё страшнее. Я не знаю, это похоже на что-то странное, нереальное, мы будто делаем что-то не так. Чёрт! Мне плохо, мне больно! Больно видеть тебя таким. Извини, но я боюсь тебя… ты лежишь, не двигаешься, даже не говоришь, а твой глаз… эта зияющая пропасть… Я просто каждый раз думаю, что мы делаем что-то не так, что-то скверное, поганое, желчное. Я просто ничего не понимаю…
Нелд побросал тряпки в блюдце, взял его и вышел, думая, что сотворил ужаснейшую глупость. Вермир, взбудораженный и пустой, закрыл глаз, почувствовал, что готов взорваться, что сейчас полетят по венам тёплые волны, но нет ни сил, ни желания. Всё слепилось в комок, весь мир, ничего не осталось.
За стенкой, ближе к ночи, раздались женские стоны. Вермир прекрасно понимал, кто их издаёт. Он начал ненавидеть и себя, что оказался в такой ситуации, и её. Рвал себя морально, что ничего не может сделать, что закован внутри тела, не может двинуться, не может уйти, что он во власти ужасающего бытия. По ночам, когда никого