Алое пламя. Илья Дюдяев
что-нибудь сказал?
Дора что-то произнесла, но из-за рыданий и прикрытого рта звук получился кривой, но Вермир расслышал:
– … весёлый час близко…
На секунду страх залез в грудь почти полностью, оставив лишь скользкий хвост снаружи. Вермир усилием воли подавил панические нотки ужаса, посмотрел на рыдающую Дору, понял, что не имеет права сейчас показать страх, показать, что всё, что её испуганный разум накрутил, правда. Только не сейчас, не при ней. Когда ты один, то можешь быть самым трусливым, можешь думать, что угодно, даже что ночью тебя загрызёт мышь. Нельзя показывать слабину, ведь виден не ты, не ты настоящий, а лишь образ, который ты создаёшь.
Вермир приобнял Дору, привлёк к себе, она упёрлась носиком в плечо, по волосам нежно прошлась рука.
– Всё будет хорошо, – сказал Вермир, чувствую, как плечо быстро сыреет. – Успокойся. Ничего страшного не произошло. Я с этим разберусь.
Рыдания перешли во всхлипывания, она подняла заплаканное лицо, мокрые глаза слегка задёргались из стороны в сторону, словно рыская. Вермир вспомнил своё отражение, она сейчас рассматривает его лицо с хирургической точностью, и в её глазах лишь страх и ужас. Она снова зарылась лицом в плечо, после тяжёлого судорожного вздоха глухо спросила:
– Правда?
Вермир посмотрел в окно, в мысли вторгся образ доктора, слегка надменный взгляд, холодный голос, шутки, граничащие с остроумием и цинизмом, и его слова, что придётся строить свой образ перед лицом общества. Вермир понял, что вступил на этот путь ещё задолго до того, как ему вырезали глаз. Когда он решил, что хочет быть драконоборцем, когда пошёл учиться этому делу, защищать простых людей от всепожирающего пламени, именно тогда он стал творить другого себя, скульптуру, на которую будет любоваться общество, восхищаться, говорить: «ах, какой герой…». И обществу не придёт в голову, что это лишь кусок камня, выдуманное, неживое. Люди будут думать, что он чистый, героический, храбрый, мужественный, стойкий, сильный, но это лишь его образ, статуя, созданная им же. Все светлые чувства останутся в статуи, а тёмные спрячутся в самом Вермире.
Но эти мысли сменили другие, как день сменяет ночь. Он вспомнил блеск лезвия, беспомощность, отчаяние, яростный крик, вырывающийся из всего тела. Дикий ужас проник в разум, как паразит, высасывая стойкость, принося панику. Вермир чувствовал это, но не подавал виду, ощущал, как хочется бежать без оглядки, бежать от ужасных воспоминаний.
Спустя время он понял, что плечо уже не мокрое, а Дора тихо сопит, уткнувшись носиком в грудь. Он накрыл подбородком её голову и, смотря на кусочек небо из окна, шепнул:
– Правда.
Они ещё долго сидели обнявшись. Вермир размышлял, это было похоже на ночь перед тяжелейшим и неизвестным днём, а после он незаметно для себя заснул, а когда проснулся, Доры уже не было. Он лежал на боку, в комнате тихо, но он проснулся и ничего не увидел. Темнота окружила всё, заползла в комнату, как змея заползает в нору к жертве. Лишь маленький кусочек лунного света падает у окна. Вермир почувствовал давящий взгляд, будто вот-вот ударят в спину,