Обитатели потешного кладбища. Андрей Иванов
ну! Такому ходоку все нипочем! И Скворешня наша в самый раз будет. Пусть живет у нас, пособит мансарду поправить. Детей нашей бедовой берем. Не будешь же в орфелинат[20] сдавать. А, что скажешь, Сергей? При живых родственниках-то и в орфелинат! Не по-людски.
– Верно.
– Вот и готовим для них комнатку.
– Можно у вас попросить это? – Шершнев кивнул на гипсовую повязку.
– Это? – нахмурился Арсений Поликарпович. – А зачем вам?
– Нарисую.
– Что? Нет, нельзя, конечно.
– Почему?
– Некрасиво. Да и самим пригодится.
– Для чего?
– Материал в хозяйстве пригодится, – сухо отрезал старик и спросил: – А что, еще там, в доках, или где он там работает, место найдется?
– В каком смысле?
– Сына на работу устроить хочу. Засиделся он без работы.
– Вот завтра и спросите, – отвечал Шершнев, рассматривая повязку, ногу, бинты, одеяла, впитывая каждую складочку. – Только там все работают за хлеб, табак и американскую тушёнку. Стоять в очереди за супом в Красном Кресте и то проще.
– Ох ты, голь перекатная! Ну и времечко! И когда оно кончится? Ладно, сам спрошу. Контузия, говоришь. Не психический?
– Нет. Заикается сильно.
– Ну, это пустяки. Учти, ему самому топить придется. Домик слабо утеплен. Ночи холодные. От реки туман.
– Все лучше, чем в гараже.
Назло старику он решил Крушевского втиснуть – coûte que coûte![21]
– Ну, пусть придет, посмотрит. Я попрошу дочерей Скворечню помыть, проветрить и протопить.
Парило. Птицы пели. Солнце перекатывалось по свежей листве. Шершнев жмурился. Ветка хрустнула. Он обернулся. Вдруг кто-то в самое ухо гаркнул:
– Ну вот, наконец-то все и разрешилось, Сережа!
Серж отпрянул. Усокин!
– Фу ты, бес! Чтоб тебя…
Усокин захохотал.
– Испугался?
– Что разрешилось-то?
Усокин стоял и покачивался. Пьяный, понял Шершнев.
– Сталин обещает принять всех, кто покается.
– В чем?
– Во всем, Сергей Иваныч, во всем. Не притворяйтесь, будто не понимаете. Не стройте из себя невинного агнца. Все мы в чем-нибудь провинились перед Родиной. Тем, кто покается и присягнет Сталину, тем – Амнистия. Всё, я для себя решил: возвращаюсь домой!
– Что за ерунда! Вам это приснилось.
– Никакая не ерунда. Не приснилось. По радио говорили: готовят указ. Из Монголии-Китая уже пошли первые поезда с эмигрантами. Всех примут, отовсюду! В Париж будет направлена специальная комиссия.
– Какая комиссия?
– Комиссия! – Усокин поднял указательный палец. – По договоренности с союзными силами французы обязаны сотрудничать и способствовать.
– Чему способствовать?
– Выдаче перемещенных лиц. Репатриация начинается!
– Ерунда, мы с вами никакие не перемещенные.
– Еще как перемещенные!
– Чепуха! Слыхали звон и трубите в водосточные трубы. Речь о пленных.
– Те
Приют (от
Любой ценой