Юрюзань – быстрая река. Тимофей Черепанов
Возможно, автомобиль Винтика и Шпунтика, работавший на газированной воде, и сделал меня инженером. Большое впечатление произвела повесть Горького «Детство», уж очень похожее на моё. Недостатком раннего чтения было то, что ударения в словах я ставил по своему восприятию, и всю жизнь меня в этом поправляли. Это заметил за собой и писатель В. В. Вересаев. Слова надо узнавать из живой речи.
Как-то ночью, а ночи там между гор особенно тёмные, в окнах появился красный отблеск. Это горел клуб. Утром я увидел там лишь головёшки, среди которых ветер шевелил то, что осталось от библиотеки. Страницы превратились в угольные пластины. На них ещё были видны буквы, но стоило их коснуться, как они рассыпались. Валялись также обгорелые пластины в форме буквы Ш от какого-то трансформатора.
В школе тоже была небольшая библиотека. Придя в первый класс, я тут же в неё записался. Тётенька-библиотекарь спросила, в каком я классе, после чего дала мне две книжонки, в каждой из которых было с десяток слов огромными буквами. Я их взял, отошёл в сторону, честно прочёл и спустя минут пять пошёл сдавать. Тётеньку, как сейчас говорят, заклинило. После этого она уже давала выбирать книги мне самому.
Дома тоже была небольшая библиотека, конечно, не детская. Отец где-то добывал солидные профессиональные издания по садоводству, овощеводству, определители растений и насекомых. Имелась большая книга Сабанеева «Жизнь и ловля пресноводных рыб», в то время редкая. Поскольку рыбу отец ловить так и не научился, то и книгу эту не читал, но отдавать потом тоже не хотел. Некоторым книги заменяют реальность. Были разные словари русского языка: орфографические и толковые. Но среди всех этих книг была одна особенная. Толстая, неожиданно тяжёлая, в крепком порядком потрёпанном переплёте. И бумага там была тонкая, как папиросная, но очень при этом прочная – отсюда и тяжесть. И самое главное – издана ещё до «исторического материализма», то есть с ятями, фитами, ерами и прочими буквами алфавита, отменёнными советской властью. Это было полное издание сочинений Гоголя, как я гораздо позже выяснил, подготовленное Сытиным к юбилею писателя. Сейчас это библиографическая редкость. К тому же все произведения были иллюстрированы великолепными гравюрами, которые даже издавались отдельным томом – видел его однажды у букиниста. Книгу эту я всю прочёл, даже пьесы, хотя они мне не очень понравились, потому что пьесы надо не читать, а играть или смотреть на сцене. Не хватало воображения. Да и слова наполовину были непонятные, так что родители, должно быть, сатанели от моих: «А что такое?» и «Что означает?».
После этой книги я плохо воспринимаю Гоголя в современных изданиях. Содержание, вроде бы, то же самое, но невкусно. Так и хочется подписать ъ к фамилиям Чичиков, Ноздрёв и Хлестаков. Да и что должен чувствовать современный читатель, прочтя, например, такое примечание Гоголя: «Фетюк слово обидное для мужчины, происходит от Фиты, буквы, почитаемой