Юрюзань – быстрая река. Тимофей Черепанов
«распутица». Распутица не заставляла себя ждать, по логам начинали течь ручьи и можно было сделать деревянное колесо с лопастями – «мельницу», поставить его на каком-нибудь крошечном водопадике и смотреть, как оно вертится.
Где-то в середине апреля начинал трещать лёд, ночью мог разбудить как бы выстрел из маленькой пушки. Лёд мог двинуться, но тут же встать снова. Однажды днём я смотрел на реку с уже подсохшего бережка и вдруг огромная льдина от берега до берега двинулась вниз, но ниже лёд стоял ещё крепко и льдина ушла под него, закупорив таким образом реку. Вода начала прибывать прямо на глазах, до дороги оставались каких-нибудь полметра. Я испугался, но масса воды пошла по льду, сломав его ниже этой нерукотворной плотины, и лёд сместился ещё ниже. Вода начала спадать.
Часто ледоход начинался ночью, тогда треск сменялся равномерным шумом от трущихся льдин. Как-то утром, выглянув в окно, мы увидели двоих парней, которые прыгали с льдины на льдину, вооружившись шестами. Весна толкала на глупое геройство. Впрочем, мы потом поступали не хуже.
Иногда лёд всё же вставал, но уже ненадолго. Двое суток шёл чистый лёд, на третьи сутки появлялся грязный – это шёл с верховьев «заводской». Часть льдин выталкивало на бечеву и они лежали там до мая. Если по такой подтаявшей льдине ударить, она с хрустальным звоном рассыпалась на шестигранные кристаллы толщиной в карандаш. Река ещё две недели была мутной, а уровень воды поднимался минимум на метр. По воде плыло всё, что за зиму скопилось на берегах и всё, что река смогла отнять у суши: брёвна, мусор. Как-то плыла даже мёртвая корова, а однажды мы багром вытащили ящик, в котором оказались стеклянные баночки с горчицей.
Мужики, у которых были саки, выходили ловить рыбу. Сак – это огромный сачок, хотя правильнее было бы сказать, что сачок – это маленький сак. Но сачок все знают, а сак мало кто видел даже в музеях. Рукоять – шест длиной метров 6—7, а кошель из сети на перекладине вдвое короче. Его забрасывают как можно дальше в воду и подгребают к себе, утапливая до дна. Не бог весть какая добычливая снасть, да и работает только в мутной воде, когда рыба тоже ничего не видит.
По большой воде откуда-то с низов реки приходили два или три катера. Один был винтовой, побольше размером, и носил гордое имя «Сокол». Другие были водомётными и вместо собственного имени носили на борту лишь номер. Катера эти принадлежали сплавконторе.
Напротив дома заканчивался перекат и переходил в плёс, глубина была небольшой даже на середине реки, никто нас не ограничивал в том, чтобы плескаться в этой воде. Что мы и делали, как только вода начинала прогреваться. Купаться начали задолго до того, как научились плавать. Особый кайф был в том, чтобы делать это в дождь. Как только он начинался, мы мчались не от реки, а к ней. Дождь холодил, а вода – грела.
Иногда удавалось раздобыть лодку и переправиться на другой берег. Там был свой, особый мир. Можно было окинуть взглядом посёлок. В лесных краях горизонт представляет собой отдельную ценность, там ведь, как говорят, «небо с овчинку». Можно