Смерть перед Рождеством. Кристоффер Карлссон
хмыкает. В баре неподалеку детский голос поет песенку о рождественском гноме, который непременно вернется.
– Ты когда-нибудь верил в рождественского гнома? – спрашиваю я Габриэля.
– У нас они не водились, – отвечает он.
– А я верил, – вздыхаю я. – Достаточно долго, чтобы расстроиться, когда узнал, что его не существует.
– Ты разрываешь мне сердце, – ухмыляется Бирк.
Мы минуем толпу пьяных мужчин и женщин. Они смеются, что-то кричат.
– Так почему у вас не водились рождественские гномы? – спрашиваю я.
Утро. По другой стороне улицы движется процессия во главе с Лючией – женщиной моих лет. На детях белые балахоны и красные костюмы рождественских гномов. В руках погасшие свечи, пакеты со сладостями. На спущенных на лоб капюшонах блестит мишура. Не похоже, чтобы они особенно веселились. Город по-прежнему укутан темнотой, хотя давно проснулся – если, конечно, вообще когда-нибудь засыпал. На Хантверкаргатан полно машин. Уличные фонари стоят окутанные облаками выхлопных газов.
На одном из верхних этажей полицейского участка, где располагается «убойный отдел», – мертвая тишина. Если не считать принтера, время от времени с монотонным гудением выплевывающего бумаги, и радиоприемника, который сегодня играет гимны в честь Лючии. В углу топорщит ветки пластиковая елка вполовину человеческого роста. Она увешана золочеными и серебряными наручниками, миниатюрными полицейскими дубинками синего и красного цвета, полосатыми, как сливочная карамель, игрушечными пистолетами и деревянными фигурками констеблей, которые специально для коллег раскрасил ветеран полиции, ныне пенсионер, мастер Скаке. Высоко над окном, у самого потолка, сияет рождественская звезда. Посредине кабинета – письменный стол с компьютером и офисным стулом. Напротив него – кресло в виде скелета, для посетителей. За ним – ряд пустых книжных полок. Здесь все было так с самого начала, и прошло немало дней, прежде чем я обнаружил на деревянной столешнице следы сигаретных ожогов.
На противоположной стене – маленькое квадратное окошечко, сквозь которое в комнату глядит столь же маленький, квадратный кусочек внешнего мира. И снег, который зарядил по новой. Это всё.
На столе – пачка бумаг, исписанных рукой Габриэля Бирка. Это резюме протоколов двух преступлений Томаса Хебера и первые рапорты с Дёбельнсгатан. С момента смерти прошло девять или десять часов, родные Хебера уже оповещены и допрошены. Все это было сделано по телефону, все тем же Бирком. Конспекты допросов передо мной на столе. Последние из них подписаны около половины шестого – деталь, свидетельствующая о том, что нынешней ночью спать Бирку не пришлось.
Свидетельские показания также понемногу поступают и привлекаются к делу, но до сих пор не было ничего, что решающим образом повлияло бы на направление поисков. Руководитель предварительного расследования прокурор Ральф Олауссон мне незнаком, но приклеенная к столу записка повелевает немедленно с ним связаться. Я спрашиваю себя: кто ее написал?
Родители Томаса Хебера буквально убиты известием