Солнечный круг. Александр Феликсович Каменецкий
изгибам кривой улочки. Давно уже Малыш должен был упереться в забор с другой стороны, но улица продолжала извиваться между старыми домами, казавшимися в темноте необычно большими. Проплутав около часа и поняв, что окончательно заблудился, Малыш залез в ближайший дом через давно выбитое вместе с рамой окно (дверь, как ни странно, оказалась заперта на крючок), и устроился на ночлег, прямо на пыльном полу.
Страх погони испарился, и все заботы отступили, будто они касались не его лично, а кого-то далёкого, случайно и не слишком близко знакомого и Малыш, подтянув колени к груди и обхватив их руками, заснул. Спал он недолго, и встал, когда солнце ещё пряталось за покосившимися крышами соседних домов. Но чувство странной безопасности, какой он не испытывал ни разу в жизни не проходило. Малыш чувству этому нисколько не поверил. Совсем безопасно может быть разве, что в пустыне, где людей нету, да и то наверняка из-за бархана за тобой кто-то следит. Малыш, осторожно держась за гнилые доски (левая рука, куда накануне угодила заноза, совсем не болела и даже не покраснела ничуть), залез на чердак, а оттуда выбрался на покатую крышу, крытую ровными деревянными плашками. Огляделся и чуть не свалился вниз – он не узнал место, где находился. Насколько он мог видеть, кругом были заброшенные дома. И не один, не пять, а десятки. Этого просто быть не могло. Целый район пустых домов, о которых никто не вспоминает.
Потом он целый день плутал по улицам заброшенного района, пытаясь вернуться домой, и даже к забору не мог выйти. Сворачивал в разные стороны, пролезал через окна, даже перепрыгивал с крыши на крышу, рискуя провалиться сквозь прогнившие доски. Но раз за разом возвращался к дому, в котором провёл ночь.
И всё-таки он нашёл дорогу. Короткий переулок, который, казалось, вёл совсем в другую сторону, упирался в большой зелёный дом с наглухо заколоченными ставнями. Слева от дома вилась узенькая, едва заметная, поросшая лебедой и крапивой тропка. Малыш пробежал по ней и, почёсывая изжаленные крапивой икры, вышел прямо к забору.
Он устал (хотя есть, почему-то хотелось не сильно), но, чтобы не столкнуться с Белоглазым или его подручными обошёл свой район почти по окраине и прибежал к одноногому Конраду. Только ему да может ещё Суслику, он был готов рассказать о своих приключениях. Но Конрад был чем-то расстроен, ворчал, охал, жаловался, что у него опять болит нога, и равнодушно выслушав Малыша, сказал, что фантазии в этом возрасте вещь хорошая и нужная, и вполне естественная, когда бы реальная жизнь, не была так сурова. Конрад, конечно, очень хороший. Из всех взрослых, так точно самый лучший, но иногда он бывает, скучен как старая дырявая калоша.
Суслик в тот день собирал подаяние (как называл это Конрад) почти до самого заката и явился с фингалом на левой щеке, баюкая левую руку и подвывая от боли и обиды. Какие уж тут рассказы о странном районе. Конрад при помощи Малыша перевязал Суслику руку разодранной на полосы старой майкой Конрада, смазал синяк мазью собственного приготовления. И, конечно, весь вечер