Сколько стоит корона. Катерина Коновалова
особнячки милордов, желавших быть ближе ко двору и ловящих на лету подачки Эйриха. Торговые площади растекались человеческими болотами – смрадными и затягивающими. А Святейшие дома выглядели нелепо – слишком белоснежные и чистые для Шеана.
Но Дойл столицу, пожалуй, любил или, по крайней мере, ценил – за то, что знал в ней каждый угол и каждый поворот. Ребенком он часто смотрел на нее сверху, из башни, куда его часто отсылала мать в наказание за дерзость и резкий нрав. Став старше, он то один, то вместе с Эйрихом сбегал из замка и ходил по узким улицам, тонул иногда по колено в помоях, текущих по брусчатке, заглядывал в окна домов.
Иногда в нем узнавали младшего принца – и тогда кланялись, скаля зубы. Но чаще принимали за калеку-побирушку – в этом случае ему в спину летели комья земли и камни в сопровождении проклятий.
Именно здесь, на одной из улиц Шеана он впервые своей рукой оборвал человеческую жизнь. Старик разозлил его насмешками и оскорблениями, и он вышел из себя. Кинжал проткнул мягкую плоть быстрее, чем Дойл сообразил, что делает. Старик умер сразу, и он был вынужден уйти – и побыстрее, чтобы никто не увидел его. Конечно, ему, принцу, смерть старикашки сошла бы с рук. Но за такую выходку родители наверняка отослали бы его дальше, чем обитель темных сил, а тогда Дойл еще очень боялся ссылки, боялся расстаться надолго с Эйрихом, оказаться среди незнакомых, чужих и враждебных людей.
Отойдя на добрых три сотни шагов от трупа, Дойл согнулся пополам, и его начало рвать от страха и отвращения и к себе, и к убитому. И руки у него тряслись, и зубы стучали. Зато спустя два года, оказавшись впервые в бою, он напугал ветеранов своим спокойствием, а двоюродный дядя, покойный брат также покойного лорда Гая, сказал: «Недобрые силы тебя зачали, Торден, не в обиду твоему отцу. И кровь у тебя как у выходцев оттуда – стылая».
Свернув в почти незаметный проулок, Дойл остановился возле непримечательной двери и стукнул условным стуком. Джил сзади затаил дыхание.
Дверь открыли сразу – рослый детина в красных длинных штанах, без рубахи, прищурился, сжимая гигантские кулаки, но Дойл сбросил капюшон, и детина тут же согнулся в поклоне.
– Ваша милость, какая честь для нас.
– Позови хозяйку, – Дойл уронил ему на ладонь мелкую монету и вошел внутрь.
Просторная гостиная с широкими низкими скамьями, освещенная множеством чадящих свечей в простых канделябрах, выглядела, пожалуй, респектабельно – как какой-нибудь гостевой дом. Но, разумеется, все клиенты знали истинное назначение заведения, которым заправляла женщина, чье родовое имя, если оно у нее и было когда-то, давно забылось и сократилось до нейтрального мадам Зи.
– Милорд! – раздалось сзади полузадушенное. – Это же…
Джил не нашел слова, которое подошло бы для этого места, поэтому Дойл подсказал:
– Любовный дом. И неплохой.
Невзрачная девушка в наглухо закрытом платье забрала у него плащ, другая – такая же – поднесла кубок с вином. Дойл принюхался и протянул кубок Джилу. Тот отпил несколько глотков, после чего Дойл осушил его.
Любовный