.
однозарядную дуру.
Питер
В 1934 году убили Сергея Мироновича Кирова. Начались репрессии. Из Ленинграда было выслано сорок тысяч человек. Кого в лагеря, кого в Сибирь, кого за сто первый километр. Сорок тысяч – это в большинстве остатки дворянских родов: «недорезанные буржуи» – такой ласковый термин ходил. Еще профессура, всякие доценты, академическая публика, короче, интеллигентское говно, как метко определил наш Ильич. И конечно, пришлось перестрелять все ленинградское руководство, всех верных соратников Кирова, а затем взялись за зиновьевцев, троцкистов, и пошло-поехало.
Город основательно почистили. От старых большевиков, политкаторжан и от бывших – баронов, генералов, министров, тайных советников – всех в один эшелон. Процесс следовал за процессом – геологи, историки, востоковеды, специалисты по лесному хозяйству, водники…
Воцарилось жлобство. Человек с университетским значком выглядел подозрительно. Вывезли пароходами лучшее богатство России – ее интеллект, – таких людей, как Питирим Сорокин, Осоргин, Бердяев, Ильин – цвет русской мысли, прóклятое сословие, для которого Ленин находил только одно слово – «говно».
Я еще застал от прежнего города дворников в белых фартуках, они подметали тротуары, поливали улицу, убирали снег, следили за чистотой двора, лестниц, они знали всех жильцов. Почему-то дворники большей частью были татары. Утром из пригородов приезжали молочницы с бидонами, приносили своим клиентам молоко, творог. Доживали остатки нэпа, частные булочные, магазин сыров «Братья Чешурины».
Для меня от предвоенной жизни прежде всего помнятся Дворцы культуры. Выборгский, Промкооперации («Промка»), Дворец культуры Кирова, это были действительно Дворцы – кино, всевозможные кружки, хорошие библиотеки. На Литейном работал Лекторий. Я записался туда на курс лекций по истории искусств, забыл, как он назывался, но помню превосходных лекторов – Иван Иванович Соллертинский, Пумпянский, Томашевский, Цявловская… Стоил курс для нас, студентов, недорого, зато удовольствие получали большое.
Советская власть создавала новую пролетарскую культуру, свои праздники, свои даты. Отмечали 18 марта – День парижской коммуны, 7 ноября – Октябрьской революции, 9 января 1905 года, День смерти Ленина, вывешивали красные флаги или траурные.
Мы в школе, в институте воспринимали и эти праздники, и дворцы, открытые для нас, демонстрации, пионерскую, а затем и комсомольскую жизнь с удовольствием. Может, будет точнее сказать, не воспринимали, а потребляли.
Как причудливо соединились ужасы, страхи, радости, утраты и обретения новых благ…
Взгляд
Она смотрела на отца с горечью. Он застал ее взгляд врасплох. О чем-то они говорили, о чем-то печальном, жаловался он, что ли, не важно, сам разговор выскочил из памяти, остался этот взгляд, горечь которого удивила. Черные глаза ее, известные ему каждой ресничкой, каждым выражением, которое делает кожа вокруг глаз, они вдруг заблестели, как в детстве, когда она собиралась плакать, губы стали быстро опухать. Он ничего не спросил, чтобы она не расплакалась.