Украденное лицо. Тара Изабелла Бертон
и потемнела от блеска, и посветлела от иного сияния, а Луиза не знает, что сделать или сказать, чтобы понравиться Лавинии, но она научилась наблюдать за людьми и знает, что им нужно. Поэтому, как всегда, она находит нужное начало:
– Знаете, я могу его зашить.
Лавиния садится.
– Что зашить?
– Это же только кайма. Я могу пришить ее обратно. Если у вас найдутся иголка с ниткой.
– Иголка с ниткой? – Лавиния глядит на Корделию.
– У меня в комнате, – отвечает Корделия.
– И вы можете его зашить?
– В смысле… если вы захотите.
– Если я захочу? – Лавиния подбирает юбки. – Лазарь, восстань из мертвых. – Она собирает их на коленях. – Явился я сказать тебе! – Отдергивает руки назад. – Ой, я очень-очень!.. Извините.
– Не стоит, – говорит Луиза.
– Я знаю… знаю… вы, наверное, считаете меня посмешищем.
– Я не считаю вас посмешищем.
– Вы уверены?
Луиза не знает, каких слов ждет от нее Лавиния.
– В смысле…
Лавиния даже не ждет окончания фразы:
– Вы меня не осуждаете?
– Я вас не осуждаю.
– Вы уверены?
Луиза отвечает очень медленно:
– Да, я уверена.
– Ну, нас… Нас было-то всего ничего. Я, отец Ромилос и Гевин. Гевин – самовлюбленный социопат. Он как-то сам мне говорил. Чудеснейший на свете человек, но, строго говоря, самовлюбленный социопат. Так вот, мы решили посмотреть, можно ли проникнуть в Ботанический сад. И оказалось, что можно! Глядите!
Она показывает Луизе фотографию. Лавиния, православный священник и лысый мужчина в водолазке полулежат на живой изгороди.
– Отец Ромилос – это который в рясе, – поясняет она.
– А там в это время года даже есть какие-то цветы? – Возвращается Корделия со швейными принадлежностями. Она протягивает их Луизе.
– Больше всего на свете обожаю куда-нибудь проникать! Это так бодрит и оживляет – стать кем-то, кем тебе быть нельзя. Однажды мы попались, нам пришлось заплатить жуткий штраф в зоопарке при Центральном парке, но зато сколько всего! Ой, вот только не смотрите на меня так.
– Как?
Луиза пришивает кайму. Она даже глаз не поднимает.
– Как будто вы думаете, что я – полный ужас.
– Я так не думаю, – отвечает Луиза.
А думает она вот что:
«Лавиния ничего не боится».
– Я не упилась, понимаете? – говорит Лавиния. Она взмахивает волосами – своими длинными, жесткими, дивными волосами – и они падают на плечо Луизе. – Клянусь. Знаете, что сказал Бодлер?
Луиза делает на кайме очередной стежок.
– Бодлер сказал, что нужно упиваться. Вином. Поэзией. Добродетелью – чем понравится. Но упиваться.
– Винни упивается добродетелью, – замечает Корделия.
Лавиния фыркает.
– Это всего лишь просекко, – оправдывается она. – Даже Корди пьет просекко. Мама нас заставляет.
– Презираю алкоголь, – подмигивает Корделия Луизе, собирая с диванных подушек остатки перьев. –