Магическая Прага. Анжело Мария Рипеллино
отвел Сватек старому антиквару, изобразив его как подставное лицо коварнейшего Скотта, этого короля Quacksalber (нем. “шарлатан”) и обманщиков.
Глава 32
В романе Макса Брода больной и во всем сомневающийся монарх, беседуя с Тихо Браге, признается, что он искал в камнях, металлах и картинах совершенство[547]. В действительности, все экспонаты его собрания – часы, ювелирные изделия и даже астрономические инструменты и природные диковины – были мастерски обработаны, так что они становились драгоценными произведениями искусства[548]. Стремление к совершенству, перфекционизм сочетался в нем с необычайной любовью к раритетам, к чудным экзотическим, “индийским”, вещицам, броским безделушкам, от которых веяло приключениями или чудесами[549].
Впрочем, эта любовь к удивительному вполне согласуется со вкусами той эпохи, тяготеющей к маньеризму. Коллекционеров воодушевляли товары, которые морские караваны привозили из Индий: мальдивские кокосы, ракушки, охотничьи рога из слоновой кости, экзотические плоды земли и моря, китайский фарфор, страусиные яйца, птичьи перья, японские картины на бумаге и шелке. Все это называлось по-немецки “indianische” (“индийский”).
Кунсткамеры (Schatz- und Wunderkammern) стремились заполучить миниатюрные предметы, созданные с микроскопической точностью, миниатюрные изделия, вырезанные из слоновой кости, на ореховой скорлупе, черешневых косточках, раковинах, тончайшие орнаменты на эмали. Эмблемой этой любви ко всему миниатюрному могла бы послужить одна великолепная картина из галерей Рудольфа, на которой Йорис Хофнагель[550] нагромоздил цветы, плоды, бабочек, полевых мышей, жаб, улиток, саранчу и всякого рода насекомых, вокруг одной-единственной белой розы[551] – увядшей розы, словно из стихотворения Франтишека Галаса.
Золотых дел мастера, столь многочисленные при Пражском дворе, оправляли в золотые оправы акульи зубы и змеиные языки. Резчики придавали форму пейзажей или распятий грубым штуфам кристаллов (нем. “Handsteine”), считавшихся природными чудесами. Необычные, заморские вещицы становились талисманами по воле фантазии, предлогом для смелых аналогий. Поэтому в клыках нарвала фантазия усматривала рог единорога, что благоволит к девам, или кусок янтаря, или сгусток космического эфира, или экскременты таинственного животного. В кости какого-нибудь ископаемого зверя видели кость гиганта. В изогнутых рогах африканской антилопы – когти грифона.
Камни и растения уродливой формы или необычного цвета, в которых угадывались очертания невиданных зверей, Рудольф считал источником сверхъестественных сил, как хуака для инков[552]. В его собрании было множество камей и литологических редкостей[553], “Donnersteine” (нем. “доисторические кремневые молотки”), два болта от Ноева ковчега, двухголовые уродцы, крокодил и образцы безоара – известковых отложений из кишечников серн и горных козлов, желудочных камней с таинственными свойствами, которые ювелиры превращали в амулеты
См.
Йорис Хофнагель (1542–1601) – миниатюрист, иллюстратор, тончайший виртуоз цветоживописи (альбомные акварели). –
См.
Хуака – святой, полный тайн. В Перу во времена империи инков индейцы называли так “очень высокую гору, которая возвышалась над другими как высокая башня над обычными домами… и была такой же отвесной как стена” (Гарсиласо де ла Вега, 1539–1616). На этих скалистых пиках совершались жертвоприношения, а после миссионерского обращения империи инков на тех же местах испанцами были воздвигнуты кресты. –
См.