Дороги скорби. Павел Серяков
стрелы, труп украденного у Рутгера коня и овраг, в котором он чуть было не сломал шею, но который задержал погоню и спас ему жизнь. Вор грустно улыбнулся: «Пришли к тому, с чего начинали».
Из-за холма раздалось протяжное конское ржание, вор замер. Всей душой он мечтал о том, чтобы всадниками не оказались люди барона. За храпом кобылы последовали скрип колес и голос, принадлежащий скорее пожилому мужику, нежели воину. Рихтер облегченно вздохнул, и силы покинули его окончательно. Провалившись в вязкую муть забытья, он видел себя, беззвучно спускавшегося с винтовой лестницы. Вор пробирался к выходу из дома Хозяйки и, проходя по залу, в котором не так давно решалась его судьба, остановился. До дверей оставалось лишь несколько шагов, как вдруг, прислушавшись к царившей в доме тишине, он различил слабое, почти томное дыхание.
«Амелия!» – прозвучало у него в голове.
Он огляделся по сторонам. Слабого свечения тлеющих в камине поленьев хватило, чтобы убедиться – в зале он один. Обхватив обеими руками мешок с драгоценностями, вор прижал его к груди. «Она где-то здесь», – сообразил Рихтер, но, где именно, знать не хотел, а потому, не дожидаясь, когда везение иссякнет, он направился к дверям.
– Милостивый государь, – произнес грубый мужской голос. – Милостивый государь, замерзнете. Холодно уже.
Рихтер открыл глаза и инстинктивно ударил нависшего над ним человека. Удар вышел скверным, и мужик, без труда увернувшись, продолжил:
– На вас напали? Вы весь в крови.
– Кто ты? – прохрипел вор и, попытавшись подняться с холодной земли, вновь рухнул в её объятия. – Какого ляда ты от меня хочешь?
– Так ясно же как белый день, – улыбнулся мужик. – Помочь я вам хочу, погибните. Не собака, чай, а все-таки человек. Негоже бросать на произвол судьбы того, кому и так крепко досталось.
Зрение медленно возвращалось к Рихтеру, и, хлопая глазами, он увидел пред собой бедно одетого крестьянина, старую кобылу с костлявым крупом и телегу, из которой испуганными на него глядели деревенские ребятишки. Среди них он и увидел Фриду – ребенка, доверие которого обманул. Девочка, замотанная в лохмотья, прижимала к груди лютню, делая вид, что не узнает его.
– Ты? – произнес вор. – Не может быть.
Она не ответила.
– У меня и водка есть, – не успокаивался деревенский. – Хлебните, даст Бог, согреетесь.
Впервые за долгие годы Рихтеру было стыдно.
Мужик помог подняться и заботливо, почти по-отцовски, довел до телеги.
– Ребятки, двиньтесь.
Рихтер не отказывался от помощи и тем более не отказался от водки. Зубами откупорив пузатую бутылку в соломенной оплетке, он сделал первый глоток, а затем и второй. Пил с жадностью, почти давясь. Не различая вкуса и не чувствуя горечи.
– Ишь, гляди – накинулся. Словно волк на пастушка, – захохотал мужик. – Ну ты полегче, я ж не отбираю. Гляди, детвора. Вот оно как бывает. Предложи я воду, он бы и воду пил с таким же