Дороги скорби. Павел Серяков
чем же здесь Ян Снегирь? – уточнил я, не подозревая, что до самого вечера давно умерший поэт станет единственной темой наших бесед, а точнее, выездной лекцией профессора Чайки, как я прозвал позже своего приятеля. – Уж не в честь ли персонажа какой ни то песни была названа та корчма?
– Вы догадливый молодой человек, хотя мне лично кажется, что незнание собственного культурного наследия является смертным грехом.
– Возможно, – ответил я. – Но до сего дня мне удавалось жить праведно. Если то, о чем ты действительно говоришь, – правда, тогда мне немедленно следует узнать о собственной культуре больше.
– Да кем я буду, если не исправлю сложившейся ситуации?! – воскликнул профессор Чайка. – С вашего позволения, я и познакомлю вас с этой забавной песенкой.
Мимо нас медленно проплывали луга, там, на линии горизонта, виднелся лес, и его успевшая пожелтеть кромка напоминала о неотвратимом приближении зимы. В небольшом отдалении от большой дороги я увидел яблоневый сад и стайку деревенских детишек, сбивающих яблоки палками.
– Ничего не имею против, – ответил я и, признаюсь, слукавил. Яблочный промысел на тот момент занимал меня куда сильнее песен. – Пойте, ежели вам так угодно. За песней и работа, и отдых пролетают быстрее, чего уж говорить о путешествии.
– Особенно когда путешествия и есть работа. Не так ли?
– В яблочко.
– «Аистова свирель», дорогой мой студент, – одно из ранних произведений Яна Снегиря. По легенде, он впервые исполнил его на лютне в возрасте тринадцати лет. Пел он, если мне не изменяет память, не то на Златоградской, не то на Братской ярмарке. Я обязательно уточню сей момент или вспомню, но чуть позже. Горожанам эта песенка не пришлась по духу, а вот жители деревень, присутствовавшие на ярмарке, подхватили, запомнили и разнесли по Гриммштайну её незатейливый мотив и текст.
– Прежде мне казалось, что в жизни происходит все в точности до наоборот.
– Вы тоже придерживаетесь мнения, что горожане более просвещённые, в отличие от жителей сел и деревень?
– Я предпочитаю не думать об этом, – улыбнулся я. – Моя голова, как правило, занята иными думами. Вы хотели петь песню, – напомнил я своему спутнику.
На голову одного из мальчишек упало яблоко. Я готов спорить, что услышал треск, хотя это было и невозможно. Дети захохотали. «Шишка будет. Так тебе, сорванец!» – подумал я и издал короткий смешок – случайно, готов поклясться. Генрих принял смешок на свой счет и демонстративно отвернулся от меня.
– Не обижайтесь, – принялся я утешать своего обидчивого спутника. – Я смеялся не над вашим желанием сделать из меня образованного.
– Точно?
– Клянусь, – поклялся я в очередной раз. – Я жажду услышать песенку, которую полюбила чернь.
– Эти ваши архаизмы… Чернь! Классовое деление – пережиток прошлого, – начал он и, вспомнив, что я человек короля,