Хорошая женщина – мертвая женщина. Римма Павловна Ефимкина
Но все же иногда удавалось хотя бы недолго поиграть с вещицами на подставке трюмо: пудреницей, замысловатым флаконом в виде Московского кремля, тюбиком помады, пока тетя Рая «наводила марафет», на глазах превращая свое подвижное бледное, сплошь в веснушках, лицо в произведение искусства. Сначала она густо запудривала его, затем черным подводила глаза и брови, красила губы ярко-красной помадой, становясь немного похожа на клоуна. На голове из рыжей косы сооружала высокую прическу, напоминающую плетеный батон. И, наконец, опрыскивала себя одеколоном, нажимая на резиновую грушу. Тетя Рая была очень красивая.
У матери ничего подобного не водилось. Отец как-то раз грозно швырнул материн бутылек с лаком для ногтей в помойное ведро, и тема искусственной красоты была закрыта. Единственная неистребимая слабость матери оставалась к духам. В своей сумочке она всегда носила флакончик, оплетенный металлическим кружевом с цветными кабошонами – предмет моей неутоленной страсти. В редкие моменты мать разрешала не только потрогать это драгоценное сокровище, но даже открутить пробку и помазать за ушами капелькой духов. Еще в недрах серванта существовала коробочка с духами «Дзинтарс», крышка которой откидывалась, обнаруживая внутри два желудя-флакончика с дубовым листиком на пробке. Эти пузырьки выглядели так завлекательно-прекрасно, что не было никакой мочи ждать, когда же закончатся духи с резковатым запахом, чтобы забрать стеклянные желуди себе в игрушки.
Тетя Рая вела жизнь, окутанную тайной. Например, она носила значок донора из эмали – крошечную капельку крови с крестом и полумесяцем, это значило, что тетя Рая героиня, спасает жизни людей. Взрослые, правда, говорили, что кровь сдают только алкаши, когда нужно закрыть прогул, потому что донорам за это дают выходной и денег. Но это точно не про тетю Раю. Кем она работала – Бог весть, но она сама говорила, что получает в месяц триста шестьдесят рублей («старыми деньгами», – добавляла она как бы в скобках), столько не получали даже вместе взятые отец с матерью, уходившие на работу рано утром и возвращавшиеся вечерами. С получки Раисандреевна надевала красивое платье с глубоким вырезом и свешивалась из своего окна на втором этаже, далеко отставив руку с бутербродом (толстый кусок белого хлеба с толстым куском докторской колбасы – непозволительная роскошь!), приветствуя всех соседей радостной белозубой улыбкой и громким голосом. Ей отвечали: «Здорово, коли не шутишь!» А вечером из-за стены с оленями опять заикалась Воронец, а тетя Рая заново изумлялась, что радиола барахлит.
Как-то зимой Раисандреевна завела кошку-трехцветку. Страшнее этого серо-буро-рыжего существа был только смертный грех, но тетя Рая прижимала ее к своей полной груди и восторгалась кошкиной красотой. Через несколько дней, в очередное затяжное отсутствие тети Раи, отец не вынес круглосуточного мяуканья и пинком вышиб доску из ее двери, а мать и тетя Маша напоили