Проценты счастья и граммы радости. Когда мой ребенок заболел сахарным диабетом…. Тоня Третьякова
Немного похож на запах метро. Некоторым нравится, других передергивает от одного упоминания. Я пока не определилась с отношением. Но вот то, что смогу с закрытыми глазами найти инсулин на манер хорошей охотничьей собаки, – несомненно.
Делаю укол, старательно собирая кожу в складочку. Не захватывать мышцы, только жировая ткань. Какая у моего исхудавшего малыша жировая ткань? Ни бедро, ни предплечье не кажутся мне в смысле упитанности достаточно надежными. Только на животе еще осталось какое-то подобие жирка. Теперь взять шприц, перехватить его как дротик для игры в дартс, мысленно проговариваю инструкции, и, быстро разогнавшись, вонзить шприц. Ой! Разогнаться удалось, а вот попасть – нет. Шприц-ручка улетела под кровать.
– Мам, ты чего кидаешься? – открывает глаза Дана. Она зажмуривается, чтобы не видеть страшного момента, когда игла вонзается в кожу.
– Не умею играть в дартс, – бормочу я, вытирая животом пыль под кроватью. – Старость не радость, ох-хо-хо.
Наконец выползаю с добычей. Иголка погнулась и поцарапала запястье. Чертовски больно! Как такая маленькая иголка может приносить столько боли? Укол вообще не должен ощущаться. Техника так и называется – безболезненных инъекций. Идиоты.
Меняю иголку, поминутно облизывая запястье. Итак, складочка, прицелиться, ускориться… Попала. Дана вздрагивает всем телом, будто в нее вонзилась не маленькая игла, а минимум разрывная пуля. Некоторые говорят, что надо считать до пяти. А другие – что до пятнадцати. На всякий случай считаю до двадцати, мысленно проговаривая невесть как всплывшую из детства считалку «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, царь велел ее повесить, а царица не дала и повесила царя». Насколько помню, дело кончается тем, что царь в помойку улетел, но мы до таких деталей не доходим – достаю шприц раньше.
Складываю всё потенциально опасное на подоконник, самое недоступное для детей место, и выглядываю в коридор: надо сделать отметку об уколе у медсестры.
В коридоре неожиданно обнаруживается вечно запертый в палате Димка.
– Привет, – улыбается он.
Я невольно улыбаюсь в ответ. Димка очень обаятельный. У него огромные, на пол-лица, мультяшные глаза и вытянутые на коленках треники. Я думала, ему четыре года, но ему уже десять. Димка не растет. Он ворует сахар и хлеб из чужих холодильников и ждет, что мама-алкоголичка заберет его домой. Только вот мама не заберет. Она даже ни разу не пришла навестить сына.
– Что делаешь? – заводит светскую беседу Димка. – Не знаешь, чье это яблоко?
На столе у медсестры лежит краснобокий глянцевый фрукт, будто сделанный из папье-маше.
– Не знаю. Но у меня тоже есть яблоко. Хочешь?
Глаза Димки загораются. Это настолько завораживающее зрелище, что я ненадолго зависаю на полпути к холодильнику.
– Так где твое? – подгоняет собеседник.
Выдаю ему зеленое «симиренко» из собственных запасов. Димка вгрызается в него, как оголодавшая гусеница.
– Ах ты, гаденыш!