Проценты счастья и граммы радости. Когда мой ребенок заболел сахарным диабетом…. Тоня Третьякова
сказал быть готовой ко всему, – спокойно говорю я. «Пенсен» все-таки подействовал. Мысли в голове ворочаются медленно, застывая мухами в янтаре. – Сейчас иду к Женьке. Завтра позвоню.
Дома ожесточенно тру мочалкой тело. Говорят, вода смывает всё плохое, оставляя хорошее. В этом случае изнутри я уже чистая, до скрипа отмытая слезами, осталось смыть грязь снаружи.
Прикладываю сына к груди, стеклянным взглядом уставившись в стену напротив.
– А-а-а… – Женя орет. Его огромные глаза, предмет зависти всех мам в роддоме, опухли до неузнаваемости. Он отчаянно крутит головой и кусается беззубыми челюстями.
– Женюшка, что? – все-таки «Пенсен» ужасно ненадежен. Стоит произойти чему-то по-настоящему важному, как он тут же складывает лапки. – Кушай, маленький… Да что же это такое!
Я давлю на сосок, пытаясь направить струйку молока в рот ревущему сыну. Но струйки нет. Капли тоже нет. Вообще ничего нет. Безжалостно тискаю грудь, чувствуя, как в душу начинает закрадываться страх. Молока нет. То есть ресурсов нет. Сил нет. Ты – не справишься.
– Леша, Леша! Бутылку!
Мы с Женей вламываемся в комнату, где муж с Майкой пытаются отгородиться от мира бароном Мюнхгаузеном.
– Скорей разведи смесь! Вы ведь покупали с бабушкой?
Майя смотрит на меня глазами подстреленной лани. Она только-только начала верить, что реанимации и взрослых непонятных вопросов «уже всё? еще борются?» не существует, а есть только олень с деревом, выросшим из вишневой косточки прямо между рогов.
Женька устал орать. Он икает и всхлипывает, содрогаясь всем телом.
Ты не можешь спасти свою дочь. Ты не можешь позаботиться о сыне. Зачем ты такая нужна?
Женя вцепляется в бутылку. Пьет, не переставая икать и захлебываться. За что ему всё это? Ему ведь и двух месяцев нет. Чем он заслужил, Господи? А Дана? Моя светлая жизнерадостная добрая дочка? Почему мы? Ведь и так родился третий ребенок, нагрузок и стрессов на одну семью более чем достаточно. Я всегда просила у тебя здоровья и гармонии. А что в итоге? Как ты мог, Господи, как ты мог?!
Наконец, измученный сын уснул в своей кроватке. Майя тоже спит. Свет выключен по всей квартире, и я медленно бреду на кухню, обнаруживая там Лешу. Он стоит, вцепившись в подоконник.
За одиннадцать лет брака я впервые увидела, как плачет мой муж.
Вжимаю лоб в его спину.
– Ты всё делаешь правильно, – шепчу я.
– Я всё делаю правильно, – вру я.
– Всё будет хорошо, – фальшиво утешаю я.
«Хоть бы кто-нибудь умер, и всё это поскорее закончилось, – думаю я на самом деле. – Ребенок. А лучше бы я. Или весь мир. Пусть сдохнет весь мир!»
И тут же отчаянно: жить! Мы все живы. Дочь ЖИВА, и всё будет хорошо. По крайней мере, что-то вообще будет. Это уже немало.
Муж поворачивается и неловко обнимает меня в ответ. Стоим, как дурацкий памятник каким-нибудь героям.
Потом