Дикие истории. Дневник настоящего мужика. Тимофей Баженов
за борт через пулевое отверстие. Я стрелял с короткой дистанции, тяжелая пуля прошла навылет через рыбью голову, чуть ниже глаза, и пробила борт. За бортом в чистой воде это рубиновое облако выглядело завораживающе, напоминало дерево со стволом и кроной. А еще – ядерный гриб.
Мы подвели итоги. Ловля марлина – снято. Еда есть. Все живы. Кроме марлина. И, увы, кадров с живым марлином нет… И не будет никогда. Это плохо. Я снялся с рыбьей головой.
Кускус освоился. Он с удовольствием ездил у меня на плече. Жрал все подряд и много спал в бауле с аптечкой. Мы должны были пристать к острову засветло, но из-за марлина задержались. Было темно, и капитан шел малым ходом. Мы легли вздремнуть. Кускус тусовался со мной на носу. С наступлением темноты он играл и веселился. Я дремал и слышал, что он что-то катает между бушпритом и стыком бортов. Потом раздался тихий всплеск, и я открыл глаза и посмотрел за борт. Из пучины морской на меня последний раз глянула вареная и злобная голова шамана с острова Кофиау. Кускус, словно отдавая честь, прикрывал выпученные виноватые глаза потными ладошками. Две отрубленных головы в одном фильме – это сильно. «Тарантино практически», – подумал я и вытер руки об штаны.
Мы высадились. Кускус рассыпал по палубе весь хинин, и вечером мы принимали маларон. Это более современное средство от малярии, но очень тяжелое. Гиппократ говорил, что лечение не должно быть хуже болезни, но маларон делали последователи Авиценны, а он придерживался мнения, что болезнь покидает тело человеческое со страданиями.
Препарат нельзя было смешивать с алкоголем, и поэтому все, кроме кускуса, грустили. Я натянул гамак, кускус залез первым. У меня случился пароксизм (сильный приступ), и мне было не до него. Он хотел играть и притащил в гамак мертвого геккона. Заворачивал его в разорванную пачку от табака и разворачивал… Бесконечно. Я погасил налобный фонарь.
Утром я чувствовал себя здоровым. Выпил кофе, отнес кускуса в джунгли. Папуасы еще спали, и я был уверен, что теперь ему ничто не угрожает. Я посадил его на большое саговое дерево, и он ушел в крону. Мы пошли искать пляж, куда приходят черепахи откладывать яйца.
Перед полуднем черепахи стали выходить из воды. Это поистине величественное зрелище. Тихо, как духи, и неотвратимо, как бэтээры после десантирования, они ползли из воды на песок. Метрах в ста от прибойной линии они быстро копали блиндажи. Присаживались над ними и откладывали штук по сорок-пятьдесят яиц величиной с пингпонговый шарик. Яйца белые, но покрыты не скорлупой, а мягкой кожей. Сделав дело, черепахи уходили обратно в воду. Все это создавало удивительную инопланетную атмосферу.
Мы вернулись в лагерь вечером.
Капитан нажег углей из плавника. Из толстых стволов дендрокаламуса[12] сделал над углями опоры, на опоры пристроил решетки, сплетенные как циновки из расколотых вдоль дендрокаламусов поменьше. Угли он закрыл огромными и мясистыми листьями дерева путешественников.
Дендрокаламус – крупнейший в мире вид бамбука.