Чтение. Письмо. Эссе о литературе. Уистен Оден
хороший писатель, нежели откровенно плохой. Чем сильнее и оригинальнее талант, тем он опасней для менее одаренных художников, которые пытаются найти себя. С другой стороны, произведения слабые часто возбуждали воображение и способствовали появлению хороших книг.
Невозможно привить человеку вкус, твердя, что его привычка есть водянистую, переваренную капусту отвратительна, – нужно попросту дать ему попробовать хорошо приготовленные овощи. Впрочем, некоторые люди скорее откликнутся на следующий довод: “Только пошляки любят переваренную капусту – умные люди едят капусту, приготовленную по китайскому рецепту”. Но результат будет непродолжительным.
Когда обозреватель, чье мнение я ценю, плохо отзывается о книге, я чувствую облегчение, потому что, очутившись среди новых книг, приятно думать: “Ну вот, по крайней мере, на эту книгу можно не обращать внимания”. Впрочем, если бы он промолчал, эффект был бы тот же.
Нападки на плохую книгу не только пустая трата времени; они портят характер. Если я считаю книгу действительно плохой, то, единственная польза, которую я могу извлечь, сочиняя рецензию на нее, относится ко мне самому и состоит в проявлении моего ума, остроумия и злости, на которые я способен. Невозможно писать о плохой книге, не представляя себя в выгодном свете.
Есть только одно зло, связанное с литературой, о котором нельзя умалчивать – порча языка. Писатель не изобретает новый язык – он питается тем, который унаследовал, и если язык оскверняется, это неизбежно сказывается на писателе. Но критик, который борется с этим злом, должен, прежде всего, изобличать его первоисточник, который находится не в художественном произведении, а исходит от обывателей, журналистов, политиков и прочих – тех, кто неправильно обращается с языком. Более того, он должен сам в совершенстве владеть тем, за что ратует. Кто из английских или американских критиков владеет родным языком так, как Карл Краус – немецким?
Слева направо: Уистен, его отец и брат Джон в загородном доме в Озерном краю. 1920-е гг.
Нельзя во всем винить критиков. Большинство из них предпочли бы писать только о тех книгах, которые стоит прочесть; но если бы штатный обозреватель большого субботнего выпуска придерживался своих вкусов, через два раза на третий его колонка была бы пуста. Опять же любой добросовестный критик, писавший о поэтическом сборнике в небольшом газетном пространстве, знает, что самое лучшее при этом – привести цитаты без комментария; но поступи он так, издатель возмутится и скажет, что тот не отрабатывает свой гонорар.
Кроме того, обозреватели имеют дурную привычку приклеивать ярлыки и группировать авторов. Сначала они делили авторов на античных – древнегреческих и латинских, и новых – постклассических. Потом на периоды: эпоха Августа, викторианская и т. д., теперь их делят на десятилетия: писатели 30-х, 40-х годов, и т. д. Очень скоро они, видимо, будут маркировать писателей как автомобили – по годам. Нелепа даже классификация по