Никудали. рассказы, пьесы, миниатюры. Дмитрий Москвичев
сцены тащит большой черный квадратный лист на середину. Фигуры, в которых «застряли» остальные, оказываются позади. Дотащив, удаляется. Из квадратного листа выныривает голова МАЛЕВ.
КУЛЬ. Вот. (Читает в газете.) Я беден и уродлив. Ищу полнейшего контраста.
БУР ПЕРВЫЙ. Что о приезде?
КУЛЬ. Гм. (Читает.) Поэт-безумец призывает из далей седых ту, что дерзнет…
БУР ВТОРОЙ. Опять Бальмонт за свое.
ЛИФ. Да что о приезде-то?
КУЛЬ (делает вид, что плюет на руку, но намеренно попадает в газету). О приезде ничего особенного. Поезд как поезд. Фырчит себе да постукивает. Перрон все тот же, носильщики те же.
МАЛЕВ (пытаясь вертеть головой). Итальянец! Итальянец прибыл?
КУЛЬ (читает). Прибыл Филиппо Томмазо Маринетти… почтенной публике… только два вечера… проездом… только с очень крупным достоинством…
ЛИФ. Да прекратите же вы свои пошлые объявления!
КУЛЬ. Тут, видимо, хотели про деньги, но вышло – и правда – двусмысленно.
ЛИФ. Если про деньги, то еще пошлее.
КУЛЬ. Это вы, господин хороший, им цену не знаете. Известно, мол, фантики и ничтожнейшая ерунда. Однако, позвольте заметить, без фантиков и манифестов не отпечатать. А столоваться? Это Владимиру за растак можно и к Гумилеву за другой-третьей красненькой, а после кофт набрать да по набережным манкировать. Однако есть люди, которым подобное поведение не пристало. Чин, знаете ли, не позволяет.
БУР ПЕРВЫЙ. Оставьте! Оставьте!
КУЛЬ. Нет уж, позвольте!
МАЯК. (басовея). Сыты чинами! Чиииннушами! Чииинарррями покатогооллловыми!
КУЛЬ (резко). Владимир!
МАЯК (неожиданно скромно). Николай Иванович.
ЛИФ. Так кто встретит пройдоху?
МАЯК (басовея). Проходи, пройдоха! Отходи его, отходи по горбу итальяшку!
ХЛЕБ. Вьёшь его вязь!
БУР ПЕРВЫЙ. В тыкомку!
БУР ВТОРОЙ. Перебор, братец, пи-бару-пам!
МАЯК (неожиданно скромно). Устал я от этой всей фамильярности, панибратства, закидонства, что ли, зайдешь в студенческую столовую, закажешь стейк, ну, потому что любишь стейки и что тут такого, и думаешь: а не плохо ли я поступаю? Известно, сам бывал, студенчество – народ бедный, иные и сахар к чаю по полгода не видели, а ты – стейк… И видишь – смотрят на тебя с нескрываемой злобой. Оно и понятно, – ты, значит, с голоду пухнешь, а тут явился франт и стейками перед тобой балуется. Так я же не нарочно, я же мчался галопом, (Декламируя.) не глядя в прозрачные лица, (Снова оправдываясь.) лишь бы кусок-другой перехватить. Думаешь, надо исправить ситуацию. С чистым сердцем остаться, что ли. И заказываешь всем стейки. Хоть и деньги до зарезу нужны, хоть и выйдешь теперь из проклятой столовой без штанов. Да и Бог с ними, со штанами! Люди! Люди – главное! А они вскакивают с мест, глаза кровью налиты, вилочки в ручках тонких сжимают. Они вегетарианцы. Они просто не едят стейки. И убить готовы любого, кто их ест. Кровопийцы! (Ревет как вол.) Клопы, бля!
Пауза. Буря стихает.
БУР