Звезды над болотом. Валентин Пикуль
запечем. У нас в домах тоже паркеты шахматные… себя знаем!
Но однажды собрал исправник горожан поименитее и при всех вручил Горкушину маленький крест Георгиевский – все, что осталось старику от сына, поручика славного Апшеронского полка, погибшего при штурме аула Гуниб, где скрывался Шамиль со своими опричниками мюридами…
Долго не видели Горкушина потом. Притихла против него даже людская зависть и злоба – только желтел по ночам снег в конторе да бесновались на цепях мохнатые тундровые волкодавы. А когда переборол старик свое отцовское горе и вышел на улицу, все заметили: не тот уже стал, сник и хотя глядит по-прежнему жестко, а все равно – долго теперь не протянет… Сляжет!
И однажды пинежский почтмейстер Власий Пупоедов, перебирая ждущие оказии письма, заметил среди них одно, писанное грубым, неровным почерком. «Вдове поручика Горкушина – Екатерине Ивановне Эльяшевой» – так было обозначено на конверте.
Почтмейстер извлек берестяную тавлинку, украшенную фольгой, понюхал дрянного табачку, от которого даже чиха-лось через пень в колоду, и произнес таинственно:
– Никоим образом. Ежели што, так вот оно… туточки!
Воровато оглянулся на дверь, достал вязальную спицу, сплющенную и раздвоенную на конце, – это было главное орудие его единственной и высокой страсти. Привычно продел эту спицу в отверстия на углах конверта, и через минуту письмо Горкушина, тонкой трубочкой навернутое на спицу, оказалось в мягких и ласковых руках Власия Пупоедова… Выяснилось, что купец к смерти уже готов и просит невестку, которая состояла с сыном в полюбовном гражданском сожитии, быть готовой принять богатое наследство…
– Туточки! – весело повторил Пупоедов, и тем же путем, с помощью спицы, он вернул письмо обратно в нераспечатанный и нетронутый конверт. – Эй, почтарь! Забирай…
Вошел громадный в медвежьей шубе ямщик, молча сграбастал все письма со стола в длинный мешок и молча вышел на мороз, грузно топая в половицы тяжкими казенными сапогами. А почтмейстер еще долго сидел в лирическом одиночестве, вспоминая:
«Приезжай… прими добро… слягу вскорости…»
………………………………………………………………………………………
Еще осенью, когда леса заволокло желтизной, а болота окрестные скрипели по ночам ржавой осокой, Горкушин послал на Печору своего главного приказчика Антипа, и тот сгинул бесследно. Или набрел на недобрых людей с ножиками за голенищами, или волк рванул его за глотку, подмял и стал жрать, разрывая когтями лицо, гулким воем созывая на пиршество своих товарищей. Так в этих краях бывает. А может, ехал он, ехал и заскучал; выбрал деревцо повыше, свил веревочку покрепче, да и повесился, сердешный, от обжигающей тоски безлюдных тайбол… И такое тоже бывает! Вот и понадобился купцу новый приказчик.
Истово и размашисто перекрестился Горкушин на образа.
– Робок ты, Алексей, – сказал он Стесняеву. – А потому робок, что беден ты. Беден, а не воруешь; это хорошо. Хвалю! А не воруешь оттого,