Морской сундучок. Виталий Коржиков
ни звука.
Будто все ему враги.
Постарайся, помоги!»
Океан шумит, пылая.
Между нами Ги-ма-ла́и!
В облаках! Во льдах! В снегу!
Как я другу
Помогу?
Через воды, через царства
Не пошлёшь ему
Лекарства.
Не погладишь тихо
В ночь.
Чем же я
Могу помочь?
А радист, отличный малый,
Говорит: – Да ты, пожалуй,
Не горюй и не мудри,
Ты с дружком
Поговори. –
Говорит: – Пойдём-ка в рубку! –
Я бегу,
Хватаю трубку,
С ходу путаю слова
И кричу:
– Москва! Москва!
Через тропики Мала́йи,
Через горы Гималаи,
В океане на плаву
Друга ласково зову.
И в ответ
Сквозь океаны,
Из-за этих Ги-ма-лай,
Через воды,
Горы,
Страны
К нам летит
Счастливый
Лай.
Друг
Воспрянул от недуга,
Друг услышал
Голос друга!
Наш радист присел к окну
И хохочет:
– Ну и ну!
А с утра приходит прямо
Из Москвы радиограмма:
«Друг здоров. Таскает шляпы.
Встал на все четыре лапы.
Хвост – кольцом. Отлично спит.
Превосходный аппетит.
Чутко ловит, просыпаясь,
Каждый звук издалека.
Спит и видит, улыбаясь,
Сон про друга-моряка».
Онкель Федя
Всю последнюю неделю осени мы стояли в маленьком японском порту. Погода была ясная. Солнце с утра обливало светом снежную гору, бывшую когда-то вулканом, и весь тихий рыбацкий городок у её подножия. Залётный ветер подёргивал холодеющую воду, покачивал на волне рыбачьи судёнышки, так что на них позванивали колокольцы. В домах он скользил по окнам, веселил на крышах магазинов заскучавшие иероглифы и наполнял всё вокруг глубинным запахом океана.
Работалось под таким ветром бодро. Я стоял на причале, подновлял чернью потёртый в долгом рейсе борт нашего парохода. Каток быстро ходил по железу. Краска ложилась легко, блестела, и в глубине борта, как в настоящем зеркале, отражался весь цветной мир: и снежная гора, и бегущие по причалу японские грузчики в жёлтых касках, и я сам…
Иногда на корму стоявшего рядом немецкого танкера выходил глотнуть свежего воздуха грузный повар в белой куртке и белом колпаке. Сделав несколько приседаний и взмахов распаренными руками, он перегибался через борт, осматривал мою работу и, одобрительно покачав седой головой, показывал огромный большой палец: «Гут! Хорошо!»
Дежуривший у нашего трапа мой приятель Федя пожимал плечами и всем своим видом словно бы говорил: «За что хвалить? Обыкновенно…» Говорил он это, в общем, шутя, потому что мог шутить в самых нешуточных ситуациях. Бывало, бежит во время шторма по палубе, увидит летящую навстречу волну и грозит ей: «Эй, голубушка, поосторожней!» А подбросит палуба, он ей тоже выговор делает: «А потише нельзя? Я, может быть, плавать не