Сублимация в «Паутине». Борис Гончаров
командировку – туда, где меня не ждут.
У меня будет время помучиться за чтением Сигрид, чтобы знать, как Вас – неподдающуюся, увлечь в расставленные сети.
Я конечно не комильфо, но считаю элементарным – предупредить о своём отсутствии.
Подружки Ваши, натурщица, заметили новогоднюю фотографию и обозвали Вас красавицей, даже по сравнению с Вашим котом Шуриком. А когда прочли стишок Бернардо Беллинчионе – современника великого Леонардо, у них просто не нашлось не только слов, но даже междометий, чтобы выразить своё «ВАЩЕ».
Чувствуете, до чего Вас довёл? А Вы говорите – купаться.
Но что было? Что это была за фотография? Жуть. Дурацкие остатки чёлки на лбу – будто парик, какое-то подобие улыбки под нелепыми, с покушением на претензию очками, рот зажат – будто с водой, с поворотом правого уха в сторону объектива, правая бровь съехала, глаза испуганные, одежда – до «Модного приговора». Какой сапожник Вас фотографировал? Я смотрел и думал: – Господи, неужели это та, о которой предупреждал Нострадамус?
Ну, а теперь? Совсем же другое дело. Правда, есть грусть и усталость во взгляде. И на шахматистку не похожа (неужели замуж – в 18 лет?).
Да послушал Вашего Михаила Кочетова. Где Вы их находите, специально что ли? Они же не поют – как говорил Виктор Иосифович – они мучаются.
И, наконец, – объявленная поэма (о поцелуях).
Поговорим о странностях любви
(Другого я не мыслю разговора)…
Обняв, он почувствовал прохладу её тела сквозь лён летнего платья. Левая ладонь легла на округлость бедра, а правая – споткнулась о короткий ряд крючков лифчика (которые он так и не научился расстёгивать). Она скосила к переносице на него глаза (такие же карие, как у его Джеммы – средне-азиатской овчарки) с немым вопросом… Он ткнулся губами к её уху. Запах незнакомых духов качнул, как проглоченная накануне рюмка сухого мартини.
В плацкартном купе они стояли одни. Он провожал её домой, в Москву, к мужу.
Слегка отстранившись, повернул её к вагонному окну:
– Смотри…
На стене тульского вокзала была закреплена на уровне их окна мраморная доска с полустёртой надписью «золотыми» буквами: – На этом вокзале неоднократно бывал Л. Н. Толстой. В 1879 году он встречал здесь И. С. Тургенева.
– А вот когда я умру – сказал задумчиво он – под этой доской не будет другой с надписью: такого-то числа, месяца, года, я провожал тебя в Москву.
Она хмыкнула невразумительно.
Прошла проводница, вещая на ходу металлическим голосом:
– Граждане провожающие, просьба освободить вагон, поезд отправляется. Отъезжающие, проверьте – не остались ли ваши билеты у провожающих?
Он провёл рукой сверху вниз, задержавшись на её груди и внизу живота.
– Не там «проверяешь» – сказала она – и проверять надо мне, а не тебе. Я же – «отъезжающие».
Потом он шёл за удаляющимся от него вагоном, наивно пытаясь увидеть её лицо у окна…
Она сидела в своей московской квартире на диване в шёлковом китайском