Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918. Митрополит Арсений (Стадницкий)

      Вторник. [10-е октября]. Сегодня в восемь часов тридцать минут утра отправился в Сергиев Посад, куда прибыл около одиннадцати утра и в шесть вечера отбыл обратно. Ездил в Академию по приглашению Ректора и Инспектора, на диспут и. д. доцента Академии Туберовского*, бывшего год моим учеником, представившего печатное сочинение на магистра «Воскресение Христово»*. Диспут этот имеет чуть ли не трехлетнюю историю*. В различии оценки этого сочинения столкнулись две крупных силы академических: Тареев* и о. П. Флоренский*. Первый дал хороший отзыв, а второй назвал этот труд «гадким утенком» (из сказки Андерсена). Ввиду этого сочинение сначала не пропущено было на диспут; и только теперь, со времени академической автономии, оно опять было представлено и допущено к диспуту. До диспута много говорили о нем ввиду принципиального разногласия упомянутых рецензентов. Я остановился в Ректорской квартире. Меня встретили Ректор, только вчера возведенный в протоиереи, а в воскресенье – во иереи. Диспут начался в половине двенадцатого. После curriculum’а[170] произнесена была диспутантская речь – около часу, – в которой он раскрыл тезисы своего труда, направленного против В. С. Соловьева и Платонова. Первым возражал профессор о. Флоренский, а Тареев даже не сидел рядом с ним, а отдельно с профессорами*. Возражения о. Флоренского начались с грамматики, или, точнее, стилистики. Причем он обратил внимание на поразительное множество иностранных слов, так что его сочинение можно читать только при помощи словаря. Примерно: «абсолютный финиш бытия», «старт пасхальной идеологии», «аккумулятор Божественной благодати» и т. д. Но это была только прелюдия, обусловленная обычною, как говорят, манерою профессора – восходить от мелочей к существенному. Но даже и в этих, казалось бы, мелочных возражениях видна удивительная ясность мысли, сказывающаяся в точных выражениях и определениях. Я был на диспуте до половины четвертого, когда попросил объявить перерыв, ввиду того, что мне в шесть часов нужно было уехать. Перерыв объявлен был до шести часов. Но по всему видно было, что это только начало диспута, который несомненно не окончится сегодня.

      После этого я молился у преподобных Сергия и Никона*, а затем отправился к инспектору Академии архимандриту Илариону, который еще раньше пригласил меня потрапезовать. Тут были отец ректор А. Орлов, профессор о. Варфоломей (Ремов)*, профессор о. Страхов* и профессор Протасов*. Вспоминал я, как двадцать лет назад здесь жил, будучи инспектором Академии. В задушевной беседе провели мы часок за радушною трапезою. Затем с отцом Инспектором поехал я навестить тяжко больного профессора Η. Ф. Каптерева, а оттуда к шести часам на вокзал и вместе с отцом Инспектором и поехал в Москву, куда и прибыл в восемь вечера. С удовольствием провел этот день и значительно освежился.