Сюжет для жизни. Татьяна Бершадская
младшая сестренка у Мани, и как это к слову не пришлось до сих пор? Была сестра Верочка, но как-то так сложилось, что не получилось у них с Маней близости, даже по закону родства. У Верочки была своя жизнь. Восемнадцать лет – такой возраст – не до сестры, хоть бы и умирающей от тоски по любимому человеку. Вообще, странно, Верочка, как будто, не участвовала в этом горьком сценарии под названием «Манина любовь». Она, конечно, всё видела и знала, но ее молодой эгоизм был такой мощной силы, что не оставлял пространства для сострадания, а Маня, в своей мУке и почти уже нежизни, ничего и не ждала от младшей сестры; она, впрочем, ни от кого ничего не ждала.
И тут эта поездка в Питер, Ленкина чокнутая семейка, какой-то забубенный табор, все орут, никто друг друга не слышит. В комнате у девчонок просто хаос – и как они всё находят там, непонятно. Маню сразу определили к делу – она стала третейским судьей в девчонкиных стычках и «жилеткой» для Ленки. В этой веселухе находилось место всему, и Маниной тоске тоже. Вот уж Ленка-то её лечила, так лечила. И выслушивала, откуда терпение только бралось, все Манины горестные монологи не по одному разу (непонятно, кто для кого был «жилеткой»).И слезы, и сопли утирала, и кормила-поила. Водила в театры, таскала по магазинам и салонам… А потом познакомила с Мишкой. Это был абсолютно ненормальный мужик, старше Мани, даже трудно сказать – на сколько; с лохматой седеющей шевелюрой, такой же бородой, жёлтыми прокуренными зубами, вечно вылезающей из брюк майкой. Обувь как аксессуар не угадывалась. На ногах было нечто, но это нельзя было назвать обувью в общепринятом смысле. Мишка был громкий, грубый, и какой-то дурной, хоть и умный. Он Маню просто гипнотизировал своей непохожестью ни на кого. И когда он на нее смотрел, немного коровьими печальными глазами, Мане хотелось почесать его за ухом и как-то успокоить, что ли, чтоб так надрывно не смотрел.
В общем, случилось то, что случилось, и Маня даже не испытала никаких угрызений совести, потому что Мишку можно было воспринимать только в одной плоскости – горизонтальной. Он, как только в первый раз пришел, и Маня его увидела, был, как будто, с тавром на лбу. Там читалось одно слово – койка. Это произошло у Ленки в квартире, когда все разбежались по своим делам, и даже Ленкина свекровь куда-то утопала, а Мишка пришел и без лишних слов навалился и смял Маню, как фантик от конфеты. И это было, как… в общем, «гусары денег не берут»! А ей и не надо было серьезных отношений. По большому счету, и того, что случилось, тоже не надо было. Но – случилось. А потом случалось ещё и ещё. Однажды – у него дома, причем, его мама в это время тоже была там, и, конечно, к происходящему не могла отнестись безучастно. Она несколько раз проходила мимо закрытой двери в Мишкину комнату, и тогда Маня деревенела, а Мишка начинал дико ржать. Мама произносила две фразы, но каждый раз с интонациями, нарастающими «крещендо»:
– Нельзя ли потише?! Вы не одни!
После