Неночь. Джей Кристофф
Мия повернулась к своему украденному жеребцу, поднимающемуся с песка; его шея и передние ноги были залиты кровью. Девушка, пытаясь угомонить коня, обратилась к нему успокаивающим тоном, несмотря на то, что у нее в горле пересохло от пыли.
– Ты цел, мальчик?
Мия медленно подошла к нему с вытянутой рукой. Животное пережило огромное потрясение, но через пару перемен отдыха в их наблюдательном пункте он поправится и, если повезет, проявит к ней большее расположение – теперь, когда она спасла ему жизнь. Мия уверенно погладила его по бокам, потянулась к седельным мешочкам за…
– Дерьмо!
Девушка взвизгнула: жеребец так сильно укусил ее за руку, что остались кровавые отметины. Конь откинул голову, и его ржание до боли напомнило хихиканье[37]. Взмахнув гривой, он ковыляющей трусцой поскакал по направлению к Последней Надежде, оставляя за собой кровавые отпечатки копыт.
– Стой! – закричала Мия. – Стой!
– Ты действительно ему не нравишься, – заметил Трик.
– Благодарю, дон Трик. Когда закончишь петь свою Оду Очевидности, возможно, ты окажешь мне честь и догонишь коня, свалившего со всеми моими гребаными вещами?!
Юноша ухмыльнулся, запрыгнул на Цветочка и помчался в погоню. Мия прижала к себе раненую руку, прислушиваясь к слабому, принесенному ветром, смеху кота, который не был котом.
Сплюнула в песок, глядя на отдаляющегося жеребца, и прошипела:
– Ублюдок…
Трик вернулся спустя полчаса, ведя за собой прихрамывающего Ублюдка. Воссоединившись, они с Мией побрели по пустыне к небольшой скале, которая должна была послужить им наблюдательным пунктом. Они постоянно следили, не шевелится ли что-то под песком; двеймерец принюхивался, как ищейка, но никто больше не поднимал свои щупальца (или другие отростки), чтобы стать преградой на их пути.
Ублюдку и Цветочку разрешили пожевать небольшие островки травы, окружавщие скалу, – конь Трика с радостью взялся за дело, а вот Ублюдок просто смерил Мию уничижительным взглядом животного, привыкшего есть свежий овес в каждый прием пищи. Он дважды пытался укусить девушку, пока та его привязывала, из-за чего Мия выбрала новую тактику и демонстративно погладила Цветочка (хотя он ей тоже не особо нравился), а также скормила ему пару сахарных кусков из седельных мешков. Единственным лакомством для украденного жеребца стал самый грубый жест, который Мия могла изобразить[38].
– Почему ты назвал своего коня Цветочком? – спросила девушка, когда они с Триком готовились к подъему.
– А что не так?
– Ну, большинство мужчин дают своим коням более… мужественные прозвища, вот и все.
– Легенда, Принц и все такое прочее.
– Однажды я встретила коня, которого звали Громобоем, – она подняла руку. – Клянусь светом.
– Мне это кажется глупым, – юноша шмыгнул. – Выдавать подобные сведения за просто так.
– В смысле?
– Ну, если называешь коня Легендой, ты даешь людям знать, что считаешь
Если хоть один конь, рожденный при свете Аа, и был способен на смех, то это Ублюдок.
Известный как «костяшки», этот жест подразумевал собой поднятие кулака с указательным пальцем и мизинцем, оттопыренными так далеко, как позволяли суставы.
Жест берет начало со времен битвы Алых Песков, в которой король Франциско I Итрейский, также величаемый Великим Объединителем, одолел последнего лиизианского короля волхвов, Люциуса Всемогущего.
После поражения Люциуса предполагалось, что лиизианское сопротивление итрейскому правлению наконец прекратится. Итрейская оккупация завоеванных территорий была столь же изобретательна, сколь коварна: небольшая группка костеродных администратов заполняла собой вакуум, образовавшийся благодаря уничтожению правящего класса, и, путем принуждения и взяточничества, учреждала новую элиту, связанную напрямую с Итреей. Местные сыны отправлялись в Годсгрейв на обучение, а итрейские дочери выходили замуж за местных мужчин, и богатство перетекало в нужные карманы. Через несколько поколений побежденные задавались вопросом, почему они вообще оказывали сопротивление.
Но с Лиизом все сложилось иначе, дорогие друзья.
После смерти Люциуса в лиизианскую столицу, Элай, отправили гарнизон люминатов, чтобы они присматривали за тем, как идет процесс «ассимиляции». Все шло хорошо, пока кадры элитных войск, преданных памяти Люциуса, не организовали нападение во время банкета во дворце бывшего короля волхвов. Итрейская элита и гарнизон люминатов были захвачены, сторонники Люциуса построили их в ряд и, одного за другим, кастрировали раскаленным клинком.
Позже пленников освободили, а элитные силы лиизианцев забаррикадировались во дворце, ожидая неизбежного возмездия. Продлившись больше шести месяцев, осада Элая стала легендой. Она гласила, что сторонники Люциуса ходили по дворцовым зубчатым стенам, держа кулаки поднятыми, с указательным пальцем и мизинцем, оттопыренными так далеко, как позволяли суставы, – издевательский жест, который должен был напомнить атакующим итрейцам, что повстанцы все еще обладали своими… причиндалами, в то время как итрейское достоинство скормили собакам. Несмотря на то, что в конечном итоге сторонников Люциуса победили, «костяшки» вошли в широкое употребление у граждан республики: издевательский жест служил демонстрацией превосходства над лишенным чести противником.