Ратоборцы. Алексей Югов
твоего дома, в добром ли здоровье?
Батый пожевал губами, передвинул за поясом горшочек с тлеющими угольками с левого на правый бок и, видимо довольный вопросом князя и «обмолвкой» его, слегка кивнул головою и ответил:
– Да. Благодаренье богу. Здорова ли твоя хатунь… Анна? – припомнил он.
И тогда, – но уже усевшись по-монгольски на подушке своей, которая – он заметил – была несколько пониже той, на которой восседал хан, – Даниил ответил Батыю:
– Спасибо. Великая княгиня Анна в добром здоровье и просила меня поклониться хатуни твоей, Баракчине.
Батый прокашлял несколько раз свое татарское «да» и кивнул головою, а кивнув, не сразу смог остановить это свое движенье. Когда же прекратилось киванье, то долго еще раскачивалась золотая серьга в его левом ухе с подвескою из многоцветного камня.
Даниил продолжал по-татарски:
– Пресветлый каан! Если только ты соизволишь говорить медленнее, чем обычно, то я пойму все, что тебе угодно будет сказать мне. И если неправильное произношение мною слов твоего языка не оскорбит слух твой, то я предпочел бы обойтись без переводчика.
И Даниил, в подтверждение этой просьбы своей, произнес древнюю арабскую поговорку:
– Вода из наичистейшего источника, пройдя через несколько сосудов, загрязняется. Я очень опасаюсь, как бы царственная мудрость и чистота мыслей твоих и речей, пройдя через лишний сосуд… а тем более через этот… не потерпела бы ущерба!.. А для своей скромной речи я опасаюсь какой-либо посторонней примеси. Так что, если возможно, то я бы предпочел насладиться беседою с кааном без переводчика.
– Вступающий под этот кров оставляет за порогом слово «невозможно», – отвечал Батый. – Пусть будет так!
Рыцарь, хмурясь, рассматривал ногти.
– Я сказал! – прохрипел Батый.
И фон Штумпенхаузен вдруг прянул на ноги, будто его толкнула снизу вырвавшаяся из подушки пружина.
От гнева, униженья, досады, что не через его посредство будут происходить переговоры, рыцарь забыл на мгновенье весь этикет Востока и, дергаясь нервным лицом, осмелился переспросить:
– Я так понял, каан, что я должен уйти?
– И освободи моего гостя от его головного убора, – не отвечая рыцарю, приказал Батый.
Альфред молча поклонился хану, стиснув зубы, взял шапку Даниила с его колен и вышел тем же способом, каким покидал палату векиль.
Батый и Даниил остались с глазу на глаз.
Однако чуть колыхалось местами шатровое полотнище. «Телохранители», – понял князь. Он сидел молча: ждал, что скажет Батый.
– Данило! – насупясь, проговорил хан. – Почему же ты давно не пришел? Ты неисправен и горделив! Я собирался уже отдать Галич другому – тому, кто почтил нас достодолжным образом. Ибо не подобает сидеть кому-либо на своей отчине, не поклонившись тем, кто сохраняет лицо всей Земли, – императору Куинэ и мне! И вот я отдал было твой Галич другому…
Князь молчал.
«Знаю я тебя, старый бурдюк,