Тропою волка. Михаил Голденков
срока осады Смоленска.
– Вот, – кивнул в сторону юной матери гетман, поворачивая голову к Кмитичу, – жизнь продолжается, пан полковник. Вот они, наши люди! Со всей страны приехали, ищут защиту у нашего войска! Вот наша боль и забота! О них надо думать в первую очередь, а не о чести и достоинстве великого князя. Он-то не пропадет.
Однако не все беженцы уповали на защиту родной армии. Многие люди полагали, что Жмайтия – не самое хорошее убежище, и были нацелены бежать дальше, в Пруссию, в пределы Шведского королевства: в Курляндию и Летгаллию.
Над зямлею Дняпроўскай i Сожскай
Праляталi анёлы смерцi…
– громко пел с горячим придыханием молодой длинноволосый гусляр в длинном красном кафтане, сидя на пригорке. Уже по первым строкам его песни было ясно, что пришел гусляр, скорее всего, из Гомеля.
Навстречу гетману и полковнику по дороге шел другой песняр, дудар, высокий худой мужчина в литвинском длинном светло-сером сюртуке и черной плоской шляпе. Его ниспадающие льняными струями волосы и такие же долгие усы безжизненно висели, меха дуды выдавали жалобные трели, а сам дудар не менее жалобным высоким голосом пел:
Устань, устань, Радзівіла,
А ўжо Вільня ня наша,
А ўжо Вільня ня наша,
А ўжо белага цара…
Гетман посерел, его брови сдвинулись. Поравнявшись с гетманом и Кмитичем, дудар снял свою широкополую шляпу с плоской тульей и низко поклонился. Гетман и Кмитич бросили в шляпу по серебряному талеру. Дудар опять поклонился и пошел дальше, вновь заводя свою волынку.
– Устань, Радзивилла, – буркнул гетман, повторяя слова песни дудара. – Ну, вот я здесь, и что? Тьфу! Падлас! – выругался Януш, не то на самого себя, не то на слова песни, не то на безнадежное состояние собственной армии. – Что такое падлас? – спросил Кмитич. – Как я погляжу, тут все так ругаются: падлас либо падла.
– Это что-то типа нашей холеры или курвы, – объяснил Януш, – я и сам точного перевода не знаю. Местный язык, скажу по чести, беден на ругательства. В Эстляндии они вообще ругаются одним лишь словом – «бревно», что как «кэре» звучит. Хочешь сильно оскорбить человека – назови его бревном… – Падлас… – усмехнулся Кмитич. – Повезло вам, пан гетман.
– С чем мне повезло? – не понял Януш, повернув насупленное лицо к Кмитичу. – С народом, – ответил оршанский полковник, грустно кивая головой, – поляки бы заплевали нас здесь. Мы бы столько падласов услышали! А наши только смотрят хмуро, молчат да горестные песни поют.
Кмитич уже не мог выносить этих молчаливых осуждающих взглядов. «Уж лучше бы плевали да оскорбляли, и это было бы легче», – думал он. – Так! Верно, – тяжело вздохнул гетман, отвечая Кмитичу, – и этим, терпением людей, многие пользуются.
«Как, собственно, и ты сам», – вновь подумал Кмитич, но вслух ничего не произнес. В принципе, в самом деле, многие надеялись, что царь хочет только Смоленск завоевать да удержать. До последнего надеялись,