Избранные труды по русской литературе и филологии. Евгений Тоддес
пока документированы очень мало, хотя ранний бытовой контекст (1920) очерчен в воспоминаниях Каверина, рассказывающего, среди прочего, о том, как Поливанов водил Тынянова в опиумную курильню, которую держали в Петрограде китайцы408. В дальнейшем, с отъездом Поливанова в Москву в 1921 г., отношения стали более далекими, и, судя по переписке со Шкловским, Тынянов желал нового сближения. Напомню, что в 1927 г. он следил за работой Каверина над романом «Скандалист» – где прототипом Драгоманова был Поливанов – и даже сочинял с автором для заключительной главы лекцию Драгоманова409.
Иногда там, где согласно биографической хронологии конспекта можно ожидать «воспоминаний» о делах пяти-десяти-пятнадцатилетней давности, мог, как выясняется, использоваться и позднейший материал. Так, если бы пришлось писать о С. Ф. Платонове, была бы, видимо, как-то учтена его оценка «Смерти Вазир-Мухтара». В 1928 г. Тынянов писал Шкловскому: «Ввиду резкого разделения в семье историка Платонова по поводу „Вазира“: одни члены семьи ругают, другие хвалят, – старик потребовал комплект „Звезды“ и теперь читает. Интересно, что скажет»410. Возможно, сходным образом личное представление об Э. Л. Радлове связывалось не только с журналом «Начала» (он, как и Платонов, входил в редакционную коллегию), но также с позднейшими контактами, которые могли поддерживаться через его зятя Б. В. Казанского. Узнав в Праге в первые дни 1929 г. о смерти Радлова, Тынянов писал Казанскому: «Его многим будет недоставать, это был самый умный интересный собеседник из старшего поколения»411.
Специфическая ситуация связана, по-видимому, с именем Л. В. Щербы, дважды названным в конспекте и, казалось бы, не требующим особых комментариев. Согласно сведениям Ф. Ф. Перченка, в 1919–1921 гг. Щерба три раза подвергался аресту, «обстоятельства освобождения неизвестны»412. Между тем, по устному свидетельству Л. Н. Тыняновой, брат в эти годы неоднократно и успешно просил за арестованных, пользуясь тем, что его гимназический приятель Ян Озолин<ь>413 оказался среди руководителей петроградской Чека; единственный из этих людей, кого она помнила по имени, был Щерба (у него она сама занималась в университете). По ее словам, Озолин застрелился в 30‐х гг., спасаясь от ареста.
Один из названных в программе ученых, античник С. Я. Лурье (1891–1964) доводился родственником семье Гаркави414, а через нее был в отдаленном родстве с Тыняновым. Ссылки на Лурье см. в ПИЛК (С. 112), в ПСЯ (1965. С. 193); его статья «„Гавриилиада“ и апокрифические евангелия» напечатана под одной обложкой с «Архаистами и Пушкиным» – в сб. «Пушкин в мировой литературе» (1926). Несомненно, они должны были говорить и на тему книги Лурье «Антисемитизм в древнем мире» (1922)415.
В целом программа ориентирована не столько на «я», сколько на «других». Лишь в одном месте, если не считать начального пункта («Режица»), личные события выдвинуты на первый план, причем на фоне войны и революции; здесь же
РГАЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 723. Среди тех, кто спорил по поводу романа, был, вероятнее всего, и пушкинист Н. В. Измайлов, зять Платонова.
Собеседником молодых рисуют Э. Л. Радлова воспоминания одной из его слушательниц:
In memoriam. Исторический сборник памяти Ф. Ф. Перченка. М.; СПб., 1995. С. 210.
См. групповую фотографию: Юность. 1987. № 7. С. 81. Озолина упоминает и Каверин (Указ. соч. С. 238–239).
См.:
Ср. переписку автора с отцом, Я. Л. Лурье, на ту же тему, опубл. в: In memoriam. Исторический сборник памяти Ф. Ф. Перченка. С. 211–232.