Впереди веков. Микеланджело. Ал. Алтаев
губы сложились в презрительную улыбку. Чего хочет от него этот человек? Украсть сына, сделать из него жалкого подмалёвщика своих картин? Сделать не учёного, не вельможу, не воина, а ремесленника? Ну что ж, посмотрим. Пусть придёт сюда мальчик… Буонарроти встал, подошёл к двери и, отдёрнув тяжёлый занавес, крикнул:
– Микеланджело! Сына моего сюда! Эй, кто там есть?
Через минуту мальчик стоял на пороге. Ему было тринадцать лет, но ростом он был слишком мал для этих лет, к тому же был худ и слегка сутулился. Но свою голову, немного ушедшую в плечи, он держал гордо и вызывающе, точно всегда настороже, всегда готовый к отпору. Чувствовалось, что в родном доме со своей мечтою об искусстве он одинок. Отец его преследовал за эту мечту; братья смеялись над ним, а порою портили, рвали и прятали его рисунки.
У него был вид затравленного волчонка.
– Ну, – медленно заговорил мессэр Лодовико, – сын мой, скажи, хочешь ли ты быть ремесленником, слугою этого синьора, который получит право заставлять тебя делать чёрную работу в его доме и может всячески наказывать, даже бить?
Бескровные губы на бледном лице мальчика зашевелились, и он твёрдо отвечал:
– Да, хочу, батюшка…
Это был роковой момент для отца и сына. Тяжёлая борьба в душе отца казалась непереносимой. Мессэр Лодовико сознавал, что ничто не сломит решение мальчика, – не согласись он, и Микеланджело убежит… Так, значит, этот ребёнок сильнее его?
Мессэр Лодовико медленно взял перо и стал писать. Перо дрожало в его руке; это лёгкое гусиное перо казалось свинцовым. С трудом выводил он слова договора:
«1488. Удостоверяю сего первого апреля, что я, Лодовико ди Леонардо ди Буонарроти, поручаю сына моего Микеланджело Доменико и Давиду ди Томмазо ди Куррадо на ближайшие три года с тем условием и сговором, что означенный Микеланджело обязуется находиться у вышеназванных означенное время, обучаясь в означенном ремесле и во всём, что вышеназванные ему поручат, и что означенные Доменико и Давид обязуются уплатить ему в течение трёх лет двадцать четыре полноценных флорина…[2]»
Протянув контракт художнику, Буонарроти глухо проговорил:
– Потрудитесь, синьор, теперь же уплатить мне двенадцать ливров в счёт платы. Извольте получить расписку.
И когда Гирландайо уплатил ему требуемую сумму и вышел со своим новым учеником, мессэр Лодовико закрыл лицо руками и упал головою на стол. Он не верил в талант своего сына, не имел даже тени пристрастия к искусству и считал, что этим контрактом обрёк сына, которого по-своему любил, на низкую долю ремесленника.
И вот уют и заботу домашнего очага Микеланджело променял на суровую жизнь ученика-слуги в бестолковом жилище художника. Вместо чистой постели пришлось валяться на нарах, вповалку с другими учениками, и бежать на первый зов хозяина, не успев умыться и расчесать всклокоченные вихры, ходить в грязной, вечно где-нибудь разорванной в этой тесноте куртке, есть кое-что и кое-как, по́ходя,
Флори́н – флорентинская золотая монета XIII века.