Твой выстрел – второй. Юрий Смирнов

      Стояла туманная мартовская ночь, зима умирала… Под легким морозцем рождался иней и украшал землю, безразличную к людским тревогам и скорбям. Иней пал на шинель Ивана, оросил волосы. Он не ощущал этого и о своей легкой тревоге забыл. Подняв голову к небу, он зачарованно видел и слышал, как умирает зима. Низко, почти над самыми крышами, трубили, пролетая, гусиные станицы. Ивану казалось, что могучее крыло сейчас ударит и развалит его надвое, он инстинктивно вжимался в дверь. Чуть выше со снарядным свистом проносились утиные стаи, рыдали какие-то странные одиночки-птицы, унося свою скорбь неведомо куда. Высоко в небе тоскующе и звонко перекликалась казара[1]. А еще выше, где небо было чисто от испарений земли, где меркли хладные синие звезды, – оттуда падали особые, неповторимые, пронзающе-серебрянные лебединые клики, от которых в непонятной печали содрогалась Иванова душа. Продрогший, измученный неведомой и сладкой мукой, он возвратился в горницу, спросил тихо:

      – Спишь, отец?

      Так получилось, впервые назвал этим словом дядьку. И не пожалел об этом. Он вдруг богат стал, дарить хотелось…

      – Нет, не сплю, сынок, – растерянно отозвался дядька. – Вань, а я тебе и есть крестный отец. Не раз хотел назвать тебя сынком да никак не решуся.

      – Что ж так? – лукаво спросил Иван.

      – Вина моя перед тобой, – сказал Вержбицкий, – отдал тебя попу. Ты на меня за это зла не держи.

      – И в мыслях не было, – рассмеялся Иван. – Выдумаешь, право… Да и попу, ежели рассуждать по-человечески, надо было бы мне хоть одно благодарное слово сказать, когда хлеб изымал и из дому его вытурял. Все-таки с восьми и до пятнадцати лет жил у него, церковно-приходскую школу на его хлебах закончил, из его библиотеки не вылезал.

      – Что ж не сказал?

      – Классовая стенка не позволила, – ответил Иван. – Кстати, где он? Живой? На сердце жаловался, меня чуть не разжалобил.

      – В городе он. С попадьей и со всем ее кильдимом. У него и там дом свой имеется. Все он, Ваня, знал, и все он предвидел. Голова!

      – То-то и оно-то, – хмуро сказал Иван. – Ничем их, захребетников, не проймешь.

      Глава пятнадцатая

      Вот и пришел тот мартовский день, когда в городе вскипел контрреволюционный мятеж. Советская власть там на короткое время пошатнулась, а здесь, в богатом Каралате, она пала, потому что здесь коммунары все-таки были в меньшинстве…