Жить не обязательно. Владимир Эйснер
поспел!
Забрался в бочку, покрутился, устраивась, – ноги наружу торчат. Тогда пристроил на бочку, вверх килем, найденную ранее бамбуковую лодочку, прикрыл её днище плёнкой из «поленоэтилена» и придавил жердями.
В бочке он постелил брезент и свитер, сверху – спальник. Наложил себе дымящегося мяса в деревянное блюдо, налил бульона в бутылочный стакан, прикрыл костры досками и залез в бочку. В тесноте – не в обиде.
«Диоген жил в бочке, мне просто переждать».
Но еда не шла. Не хотелось, не жевалось, не моглось.
Зато выпил стакан горячего душистого бульона. И второй. И с каждым глотком, с каждой каплей испарины чувствовал, как болезнь уходит из тела.
И заснул.
21. Подружились
«Белый шум» – древнейший из шумов земли. Так шумит волна, трава, ручей, дождь, рожь, лес. Крепко спится, хорошо работается, легко думается под белый шум.
Охотник слушал дождь. То барабанит, то отстанет, то совсем перестанет.
«А я под крышей. Тепло и сухо!»
Но что это за скрежет такой врезается в белый шум. Будто крыса под полом у самых ног.
Сашка приподнялся на локтях и глянул.
В полуметре от него пристроился на мху Черныш. Его тёмная шубка блестела от влаги, но лёг он так, что вода с крыши стекала стороной, а сам он оставался сухим.
Человек мысленно похвалил зверя за сообразительность. Но чем он там занимается?
Присмотрелся, – батюшки! Да он же переднюю ляжку оленью грызёт!
Достал из ямы кость, на которой ещё довольно мяса оставалось, спрятался от дождя под крышей, и уплетает ворованное на глазах у хозяина!
Ну, не нахал ли?
Сначала хотел песца шугануть, но потом постыдился животное под холодный дождь выгонять, да и учили в школе, что чувство частной собственности – суть вредный пережиток капитализма.
Пора было вставать по своим делам. Чёрныш тоже вскочил. Отбежал в сторонку и стал за человеком наблюдать.
– Не убегай, Черныш. Учись. Смотри, как люди живут!
Сашка был рад этому любопытному щенку. Ему не хватало Таймыра, с которым он привык разговаривать, как с младшим братом.
Снова разжёг костры и поставил на ближний кастрюлю с олениной.
Черныш подошёл с подветренной от кастрюли стороны и стал принюхиваться. Но вдруг насторожился, поднял ушки топориком и прислушался. Затем резко подпрыгнул и ударил обеими передними лапками по мху. Из-под лап выскочил лемминг и бросился по лемминговой дорожке наутёк.
Песец в два прыжка настиг лемминга, но схватить его не успел. Мышь круто повернулась, села на задние лапки, упираясь в утоптанную дорожку куцым хвостиком, и резко засвистела, ощерив острые желтые резцы. Песец несколько мгновений смотрел на мышь сверху, и так и сяк наклоняя голову. Потом вдруг мгновенным движением схватил лемминга передними зубами за шиворот и подбросил кверху. Мышь закувыркалась в воздухе, песец опять с чрезвычайной быстротой ухватил её резцами, с треском раскусил голову и проглотил.
– Ловок! – заметил Гарт. – Но зачем такая долгая прелюдия и сложные пируэты? Не проще ли догнать и тут же без долгих разговоров съесть?
– Вау!