П. А. Столыпин. Сборник
пишу неутешительные вещи, но постараюсь что могу уладить и недоконченное наше гнездышко согреть любовью своею, чтобы Ты не заметила дефектов, которых масса.
Я посылаю тебе телеграмму про часы, так как в классную я повесил часы из старого дома, а столовая и лестница так красивы, что туда надо хорошие часы.
Я часто думаю про штейна и до тех пор не напишу его фамилии с большой буквы, пока не получу утешит<ельных> известий. Я шучу, а мне бесконечно больно, когда я думаю, что у всех деток может быть нужда в операции. Сегодня воскресенье, сидел у своего друга Гермогена. Я еще недели 2 после Твоего приезда думаю по утрам ходить принимать доклады и просителей в канцелярию, пока у нас все еще не устроено, но меня даже днем в воскресенье ловят между сундуками. Принял ли Алеша Седлец? Я его крепко люблю и желал бы для него русскую губернию, но пока не советую отказываться. Люблю, Твой.
Целую ручки Маме и обнимаю Сашу.
17 октября 1903 г., Саратов
Ангел, сегодня от Тебя нет письма, и я начинаю беспокоиться – может быть, я не так понял телеграмму и у Тебя не аферы, а какая-нибудь болезнь. Сегодня 17-е, день Твоего предполагавшегося приезда, и мне грустно, что я один. Если это аферы, то это, конечно, лучше, так как тут, в неустроенном доме, Ты бы хуже натрудилась бы. Ах, ангел, только бы я Тебя увидел здоровую.
Тут я все сержусь – мне все кажется, что ничего не подвигается и ничего не будет к Твоему приезду готово. Маляры кончают завтра сени, паркетчики кончены, но еще по комнатам проводят звонки, еще не кончены перила у винтовой лестницы.
Тоже и электричество еще не везде кончено. Боюсь, что от запаха краски голова у Тебя и у детей заболит, я уже привык, не чувствую.
Вообще я так боюсь, что не понравится Тебе, и столько я вложил в этот дом труда и хлопот, что он опротивел мне. Ничего я не умею делать без Тебя, все у меня вкривь и вкось. Меня напугал полициймейстер, что зимою страшно дороги коренья и овощи, и я велел накупить всего, но, конечно, не поваришке, а каптенармусу полиции. Теперь весь погреб полон, и будут завтра еще шинковать капусту – я купил машинку.
Сегодня пришла корова – все для нее было куплено: горшки, ведро, цедилка. Ее доит Елизавета.
Повар требует каких-то сковород и еще чего-то. Я помню, что гувернер в прошлом году удивлялся, что я так много покупаю, а теперь не хватает. Он говорит, что очень много увезено в Колноберже и там оставлено.
Кроме того, он требует посуду для людей и ножи и вилки для них. Куплю эмалированные, а ножи, вилки черные. Я тут присмотрел одного городового из солдат – тихий, покорный, непьющий и приличного вида. Не лучше ли такого подучить, чем брать балованного и испорченного? Ты решишь, а то буфетчика нет. Сегодня устал – похороны и молебен (17 окт<ября>). На похороны приехала Ольга Веселкина, племянница покойного. Вчера в театре играли великолепно «Развод Леонтьева», но для княжон пьеса скабрезна.
Целую, душка, чем ближе свиданье, тем тяжелее разлука. Тоскую по Тебе. Но лучше посиди еще день в Москве, а не надрывайся. Люблю. Целую ручки Мама.
20 мая 1904 г., Саратов
Дутя,