Царь-Ужас. Геннадий Прашкевич
тебе, браток?
– Купи у меня чемодан.
– Зачем мне твой чемодан, браток?
– Это очень хороший чемодан.
– Но зачем он мне нужен?
– Разве мы можем знать, в чем действительно нуждаемся?
– Тогда тем более, браток. Зачем мне покупать чемодан, если я даже не знаю, нуждаюсь ли я в нем?
– Но мне нужно три франка.
– Как ты можешь это знать? – удивился Семен в контексте беседы.
– Знаю, потому что хочу угостить тебя вином.
– Где моя одежда?
– Жанна, где одежда моряка?
Только сейчас Семен обнаружил, что лежит на полу совсем голый. Как в Цусимском проливе. Под ним был подстелен затасканный русский полушубок, несомненно привезенный Жанной из Японии. Потом он увидел саму Жанну, легкомысленно приподнявшуюся над лежанкой:
– Он сам выкинул свою одежду в окно. Сходи в сад, она, наверное, валяется под окном.
Дэдо вышел.
– Ты откуда, моряк?
Он ответил, хотя прекрасно знал, что ответ не имеет никакого значения.
Он терпеливо дождался Дэдо и извлек из тайника куртки последние пятьдесят франков.
– Дэдо, я знаю, чем мы будем теперь угощать моряка! – сварливо, но весело заявила Жанна, бесстыдно поднимаясь с лежанки.
Теперь Семен отчетливо увидел то, чему пытался не верить: левая нога Жанны почти по колено была деревянная. Накинув на себя какое-то слишком уж просторное, можно сказать, бесформенное платье, Жанна кокетливо подмигнула мужчинам и схватила кошелку. Но вдруг взгляд ее заледенел:
– Что у тебя на спине, моряк?
– Я не знаю, – пожал плечами Семен. – Чешется спина. Не знаю.
И сам спросил:
– А что там?
– Там египтянка! Там опять эта проклятая египтянка! У тебя на спине египтянка, моряк! – с ненавистью заорала Жанна. – Ты вполз к нам в жилище, как ядовитый скорпион!
– Он вполз к нам в жилище, как ядовитый скорпион! – с готовностью подтвердил Дэдо. Он протрезвел и был смертельно напуган.
– Египтянка! Я узнаю! Это та проклятая египтянка! – с животной ненавистью орала Жанна, впиваясь обломанными ногтями в лицо Дэдо. – Почему ты нарисовал свою поганую египтянку на спине этого моряка? Ты обесчестил его! Ты на всю жизнь лишил его покоя!
Она, конечно, преувеличивала: в кривом осколке зеркала, удерживаемом на стене тремя гвоздями, Семен с трудом разглядел несколько стремительных линий – очертания длинной, вытянувшейся вдоль его спины женщины.
Может, она и египтянка, кто знает!
Но Жанна ревновала.
Она бешено ревновала.
Она ревновала, как к живой женщине.
Что же касается Дэдо, то он, наверное, изобразил египтянку совершенно автоматически, в обычном пьяном затмении, не отдавая в том отчета даже себе самому. Может, он принял спину спящего Семена за плоскость почему-то вдруг покосившейся стены. Думал о египтянке и изобразил египтянку. Почему нет? Не все ли равно на чем рисовать! Может, он любил свою египтянку так же сильно, как Жанна любила его.
Этого